– …что тебе трудно учиться, – сказала Сара. – Тебе ученье не даётся, а мне даётся легко – вот и всё.
Она всегда относилась к Эрменгарде с нежностью и старалась, чтобы та не очень замечала разницу между ними. Сара посмотрела на её круглое лицо, и в голову ей пришла неожиданная мысль, мудрая не по годам.
– Знаешь, – сказала она, – может быть, хорошие способности ещё не всё. Гораздо важнее быть доброй. Если бы мисс Минчин знала всё-всё на свете, но оставалась бы такой же, как сейчас, она всё равно вызывала бы отвращение и всеобщую ненависть. Умные люди часто делали много зла. Скажем, Робеспьер…
Она остановилась и поглядела на Эрменгарду, на лице которой появилось какое-то растерянное выражение.
– Разве ты не помнишь? – спросила Сара. – Я тебе недавно о нём рассказывала. Ты забыла?..
– Знаешь, я не всё про него помню, – призналась Эрменгарда.
– Погоди минутку, – сказала Сара, – я только переоденусь, а то я вся промокла. А потом завернусь в покрывало и всё тебе опять расскажу.
Она сняла с себя шляпку и жакет и повесила их на гвоздь в стене, стащила мокрые башмаки и нашла старые туфли. А потом прыгнула на кровать и, завернувшись в покрывало, уселась, обхватив руками колени.
– Ну, слушай, – сказала она.
И она стала рассказывать о кровавых событиях Французской революции, да так живо, что глаза у Эрменгарды округлились от страха, а сердце учащённо забилось. Несмотря на свой ужас, она слушала Сару с восторгом; теперь уж она никогда не забудет, кем был Робеспьер или принцесса Ламбаль.
– Знаешь, они насадили её голову на пику и плясали вокруг неё! – воскликнула Сара. – У неё были чудесные светлые волосы, такие длинные и пышные. Когда я о ней думаю, я никогда не вижу её живой, а всегда вижу её голову с развевающимися волосами на пике, а вокруг пляшут и кричат эти ужасные люди!
Девочки решили рассказать о своём плане мистеру Сент-Джону, а пока пусть книги останутся на чердаке.
– Ну а теперь рассказывай, – сказала Сара. – Как у тебя идёт французский?
– Гораздо лучше с тех пор, как ты мне объяснила спряжение. На следующее утро я так хорошо отвечала, что мисс Минчин даже удивилась.
Сара рассмеялась и крепче обхватила руками колени.
– Она и на Лотти дивится – как это она не делает ошибок в арифметике, – сказала Сара. – А дело в том, что она приходит ко мне, и я ей помогаю.
Сара окинула свою унылую комнату взглядом.
– А знаешь, мой чердак мог бы быть очень уютным, – воскликнула она со смехом, – если б только не был таким безобразным! Здесь хорошо мечтается.
Сказать по правде, Эрменгарда ничего не знала о том, как тяжко живётся теперь Саре; ей не хватало воображения, чтобы представить это самой. В те редкие вечера, когда ей удавалось пробраться к Саре, она с восторгом слушала её рассказы и сказки, а об остальном и не задумывалась. Эти встречи казались Эрменгарде настоящими приключениями; и хотя иногда Сара бывала бледна и, несомненно, очень похудела, гордость не позволяла ей жаловаться. Она никогда не признавалась, что порой, как это было сегодня, её мучит голод. Сара быстро росла; много ходила и бегала; даже если б она ела хорошо и регулярно, у неё всё равно был бы завидный аппетит, теперь же ей приходилось довольствоваться скудной и безвкусной едой, которую давала ей кухарка, когда той заблагорассудится. Сара уже привыкла к тому, что у неё вечно сосёт под ложечкой от голода.
«Должно быть, солдаты чувствуют себя так же во время долгого и утомительного перехода», – нередко говорила она себе. Ей нравилось думать о «долгом и утомительном переходе». Она чувствовала себя чуть ли не солдатом.
А ещё ей нравилось чувствовать себя хозяйкой у себя на чердаке.
«Если б я жила в замке, – думала она, – а Эрменгарда была бы владелицей другого замка, она приехала бы ко мне в гости с развевающимися знамёнами. Заслышав звуки рога у подъёмного моста, я бы спустилась ей навстречу, велела бы приготовить в зале роскошное угощение и пригласила бы музыкантов, чтобы развлечь её музыкой и пением. Когда она приходит ко мне на чердак, я не могу задать ей пира, я могу только рассказывать ей занятные истории и скрывать свои неприятности. Так, верно, поступали бедные владелицы замков, когда их земли были истощены войной и грабежами».
Гордая и мужественная владелица замка, Сара щедро дарила единственное, чем обладала, – свои мечты и фантазии, которые были ей радостью и утешением.
Они сидели друг против друга на кровати; Эрменгарда и не подозревала, что Сара страшно устала и боится, что, оставшись одна, не сможет заснуть от голода. Саре казалось, что никогда раньше ей так не хотелось есть.
– Как бы я хотела быть такой же тоненькой, как ты, Сара, – вдруг сказала Эрменгарда. – По-моему, ты ещё похудела за последнее время. Глаза у тебя теперь стали такие огромные. Посмотри, какой у тебя острый локоть!
Сара одёрнула поднявшийся рукав.
– Я всегда была худой, – бодро сказала она, – а глаза у меня всегда были большие, да к тому же зелёные.