Бен Уэтерстафф, который работал возле розового куста, обернулся и поглядел на него.
— Ты мог бы спеть славословие, — посоветовал он самым ворчливым тоном, хотя не имел никакого определенного мнения о славословии и напомнил об этом без особого благоговения.
Но у Колина был пытливый ум, и он никогда не слышал про славословие.
— Что это такое? — спросил он.
— Дикон может спеть тебе это, я думаю, — ответил Бен.
— Это поют в церкви, — ответил Дикон с улыбкой. — Моя мать говорит, что это, наверно, поют жаворонки, когда просыпаются утром.
— Если она так говорит, значит, это хорошая песня, — сказал Колин. — Я сам никогда не был в церкви. Я всегда был болен. Спой, Дикон, мне хочется послушать!
Дикон сделал это очень просто и непринужденно. Он понимал чувства Колина лучше его самого, понимал инстинктивно, не подозревая даже, что понимает. Он стащил шапку с головы и с улыбкой оглянулся вокруг.
— Ты должен снять шапку, — сказал он Колину, — и ты тоже, Бен, и надо встать.
Колин снял шапку. Солнечные лучи блестели на его густых волосах, и он напряженно следил за Диконом.
Дикон встал среди деревьев и розовых кустов и запел просто и непринужденно, приятным и сильным детским голосом:
— Хвалите Господа, Который ниспосылает все блага;
Хвалите Господа, все создания на земле,
Хвалите Его, все сонмы Небесные,
Хвалите Отца и Сына, и Святого Духа. Аминь.
Когда он закончил, Бен остался стоять неподвижно, упрямо стиснув зубы, не сводя тревожного взгляда с Колина. Лицо Колина было задумчиво.
— Это очень хорошая песнь, — сказал он. — Она мне нравится. Может быть, это и есть то, что мне хочется сказать… когда я хочу крикнуть, что благодарен волшебной силе… — Он остановился и подумал, несколько озадаченный. — Быть может, это и есть волшебная сила… быть может, она именно это… Быть может, это одно и то же… Как можно знать точное название всему? Спой это опять, Дикон! Давай попробуем. Мери… я тоже хочу петь… это моя песнь. Как она начинается, Дикон? «Хвалите Господа, Который ниспосылает все блага»?
Они снова спели — Мери и Колин так мелодично, как умели; голос Дикона звучал довольно громко и красиво, а при второй строке Бен хрипло откашлялся и при третьей запел очень сильно, даже слишком. Когда затихло «аминь», Мери заметила, что с Беном случилось то же самое, что в тот день, когда он узнал, что Колин не калека, — его подбородок дергался, и сам он мигал, и его загрубелые старческие щеки были влажны.
— Я прежде никогда не понимал смысла в славословии, — сказал он хрипло, — а теперь, пожалуй, изменю свое мнение… Я уверен, что в тебе прибавилось пять фунтов весу на этой неделе, мистер Колин, целых пять!
Колин смотрел в саду на что-то, привлекшее его внимание, и выражение лица его вдруг стало испуганным.
— Кто-то идет сюда? — быстро спросил он. — Кто это?
Калитка в поросшей плющом стене тихо отворилась, и вошла какая-то женщина. Она вошла при последней строке их песни и остановилась, слушая и глядя на них. На фоне плюща, в длинной синей накидке, на которой пестрели пятна солнечного света, проникавшего сквозь листву, с приятным, свежим лицом, улыбавшимся издали среди зелени, она походила на иллюстрацию в какой-нибудь книге Колина. У нее были чудные ласковые глаза, которые, казалось, смотрели на все сразу — на всех детей, на Бена, на «тварей», на каждый распустившийся цветок. Как ни неожиданно было ее появление, никто из них не подумал, что она ворвалась к ним без позволения. Глаза Дикона так и светились.
— Это мать, вот кто это! — крикнул он и бегом пустился к ней.
Колин тоже направился к ней, а за ним и Мери.
— Это моя мать! — опять сказал Дикон, когда они встретились. — Я знал, что тебе хочется ее видеть, я ей сказал, где спрятана калитка.
Колин протянул ей руку с какой-то гордой застенчивостью.
— Мне хотелось видеть вас даже тогда, когда я был болен, — сказал он, — вас, и Дикона, и таинственный сад… А прежде мне никогда ничего и никого не хотелось видеть.
При виде его приподнятого лица ее лицо вдруг изменилось. Оно вспыхнуло, углы рта дрогнули, и глаза на миг точно заволоклись туманом.
— О, милый мальчик! — вырвалось у нее, и голос ее дрогнул. — Милый мальчик! — сказала она, а не «Мистер Колин». Она, вероятно, сказала бы то же самое Дикону, если бы увидела на его лице выражение, которое тронуло бы ее. Колину это очень понравилось.
— Вы удивляетесь, что я такой здоровый? — спросил он.
Она положила руку ему на плечо и улыбнулась.
— Конечно, — сказала она, — но ты так похож на свою мать, что у меня сердце дрогнуло.
— Как вы думаете, — спросил он с некоторым замешательством, — может мой отец полюбить меня за это?
— Да, конечно, милый мальчик, — ответила она, ласково погладив его по плечу. — Он должен приехать домой, должен приехать!
— Сюзанна Соуэрби, — сказал Бен, подойдя поближе к ней, — посмотри-ка на ноги мальчика, пожалуйста! Три месяца тому назад они были похожи на барабанные палочки в чулках… и люди говорили, что они кривые. А теперь посмотри-ка на них!
Сюзанна Соуэрби засмеялась ласковым смехом.