Таинственный сад

Потом они пошли в индийскую комнату и стали играть слонами, сделанными из слоновой кости. Потом отыскали будуар, обитый розовой парчой, и подушку, в которой мышь прогрызла дыру; но мыши уже выросли и разбежались, и норка была пуста. Они видели гораздо больше комнат и сделали больше открытий, чем Мери во время первого посещения. Они отыскали много новых коридоров, закоулков, лестниц, старых картин, которые им очень понравились, и странных-странных вещей, употребления которых они даже не знали. Это было удивительно интересное утро; странствуя по дому, где жили и другие люди, и в то же самое время чувствуя себя так, как будто они были за целые мили от них, дети переживали нечто обворожительно-приятное.

— Я рад, что мы пришли сюда, — сказал Колин. — Я вовсе не знал, что живу в таком странном громадном доме. Он мне очень нравится, и мы будем сюда ходить каждый дождливый день. Мы всегда отыщем какие-нибудь новые странные закоулки.

Между прочим, они в это утро нашли такой удивительный аппетит, что, когда вернулись в комнату Колина, оказалось совершенно невозможным отослать обед нетронутым.

Когда сиделка унесла поднос вниз, в кухню, она швырнула его на кухонный стол так, чтобы кухарка могла видеть совершенно чистые блюда и тарелки.

— Поглядите-ка на это! — сказала она. — В этом доме всюду тайны, но непонятнее всего эти дети!

— Если так будет каждый день, — сказал молодой сильный лакей Джон, — то неудивительно, что он теперь весит вдвое больше, чем месяц тому назад. Я должен буду заранее оставить место, а то наделаю себе вреда!

К вечеру Мери заметила нечто новое в комнате Колина. Она заметила это еще вчера, но не сказала ничего, потому что думала, перемена произошла случайно. Сегодня она тоже ничего не говорила, но сидела и пристально глядела на картину над камином, а могла она смотреть на нее, потому что занавеска была отдернута. Это и была та перемена, которую она заметила.

— Я знаю, что тебе хочется узнать, — сказал Колин, после того как она несколько минут смотрела на портрет. — Я всегда знаю, когда тебе хочется спросить у меня что-нибудь. Ты удивляешься, почему занавеска отдернута. Теперь всегда будет так.

— Почему? — спросила Мери.

— Потому что я уже больше не злюсь, когда вижу, что она улыбается. Третьего дня я проснулся поздно ночью; луна светила так ярко, и мне показалось, что волшебная сила наполняла комнату… Все было так красиво, что я не мог лежать спокойно. Я встал и выглянул в окно. В комнате было совсем светло, и пятно лунного света падало на занавеску… Что-то заставило меня подойти и дернуть шнурок… Она глядела прямо на меня и как будто смеялась, потому что была рада, что я стою там. Поэтому мне хотелось глядеть на нее. Теперь мне всегда хочется смотреть, как она смеется… Я думаю, что она сама тоже, пожалуй, была волшебница.

— Ты так похож на нее теперь, — сказала Мери, — что иногда я думаю, что ты ее дух в образе мальчика.

Эта мысль произвела сильное впечатление на Колина. Он долго думал об этом и потом медленно ответил:

— Если бы я был ее дух… мой отец любил бы меня!

— А ты хотел бы, чтобы он тебя любил? — осведомилась Мери.

— Я ненавидел портрет, потому что отец не любил меня… Если бы он полюбил меня, я, пожалуй, рассказал бы ему про волшебную силу. Может быть, он от этого стал бы веселее…

Глава XXVI

Вера детей в «волшебную силу» была непоколебима. После утренних «заклинаний» Колин иногда читал им «лекции» о ней.

— Я люблю делать это, — объяснил он, — потому что, когда я вырасту и совершу важные научные открытия, я должен буду читать о них лекции; значит, это навык. Теперь лекции мои короткие, потому что я еще маленький и еще потому, что Бен опять уснет.

— Самое лучшее в лекциях, — сказал Бен, — это то, что человек может встать и сказать все, что ему угодно, и никто другой не может ему ответить. Я бы и сам иногда не прочь был прочесть лекцию.

Когда Колин произносил свои речи под деревом, старый Бен не сводил с него глаз. Его интересовала не столько «лекция», сколько ноги мальчика, которые с каждым днем становились крепче и прямее, его голова, которая была так красиво поставлена, его щеки, которые стали полными и круглыми, и его глаза, в которых начал появляться такой же свет, как когда-то в других, памятных Бену глазах. Иногда Колин, чувствуя на себе пристальный взгляд Бена, старался догадаться, о чем он думает, и однажды спросил его об этом:

— О чем ты думаешь, Бен?

— Я думал, — ответил Бен, — что в тебе прибавилось фунта три-четыре весу на этой неделе, за это я ручаюсь… Я бы хотел посадить тебя на весы…

— Это все волшебная сила и… лепешки и молоко миссис Соуэрби! Видишь, научный опыт удался!

В это утро Дикон явился слишком поздно, чтобы слышать «лекцию». Он пришел, весь раскрасневшись от бега, и его смешное лицо сияло больше, чем обычно. После дождей им обычно приходилось много полоть, и они сейчас же принялись за работу. Колин уже умел полоть так же хорошо, как любой из них, и в то же самое время мог читать свою «лекцию».