Таинственный след

— Скажу вам правду. Была со мной эта пустышка Глафира. Она-то меня и толкнула на это озорство. Как увидела черный сверкающий ЗИМ, так и стала тараторить: «Ах, прокатиться бы на такой машине, жизни не жалко!» А я и думаю: пусть судят меня потом, а это удовольствие ей доставлю. Садись, говорю, и повез ее на Медео. Но я в машине ничего не трогал. В том же виде доставил на место, — вдохновенно врал Петрушкин, не подозревая, что уже попался.

— Конечно, очень благородно выполнить желание дамы, но не следовало забывать, что угон машины является преступлением, — укоризненно сказал Кузьменко.

— Так уж вышло, товарищ начальник, простите великодушно. Я готов нести любую ответственность.

Кузьменко повернулся к Бугенбаеву:

— Что будем делать? Ограничимся штрафом на первый раз?

— Если машина в полной исправности, можно и так. Лишь бы в протоколе было указано, за что он штрафован. Но пусть Андрей Алексеевич напишет объяснительную: как, зачем, когда и с кем он все это делал. И еще, пусть даст слово, что этого больше не повторится.

— Сейчас написать?

— Да.

— Напишу, если это необходимо, — и Петрушкин взял предложенную ему бумагу и ручку.

Кузьменко, прочитав его объяснительную, сказал:

— Заплатить не забудьте!

— Все исполню, как сказали.

Кузьменко после ухода Петрушкина выдвинул ящик стола, чтобы внимательно сравнить фотографии. Но Бугенбаев шутливо ударил его по руке:

— Петр Петрович, потерпите немного. Сейчас Петрушкин вернется.

И в это время просунул в дверь голову... Петрушкин.

— Товарищ начальник, с этой бумагой можно идти в любую сберкассу?

— Да, можно, — кивнул головой Кузьменко.

Когда дверь за Петрушкиным закрылась, он повернулся к майору:

— Как вы догадались, что он вернется, Насир?

— Заговорив с Петрушкиным, вы стали пристально изучать фотографии в ящике стола. Он весь внутренне напрягся, догадываясь, что там есть что-то важное, касающееся его. Чтобы проверить возникшие опасения, он и вернулся. Увидев, что мы просто беседуем, смеемся, он, кажется, успокоился. Убедившись, что милиция ничего не знает о его других делах, он без опасений продолжит свою деятельность. Тогда мы сможем узнать о его тайной жизни. Сейчас лучше оставить его в покое.

Некоторые черты Петрушкина очень похожи на черты Штерна. Брови, взгляд — просто не отличишь. Но у того более выдающиеся скулы и челюсть массивнее. Если накрыть верхнюю часть бумагой, то лицо меняется совершенно.

— Пластическая операция?

— Да. Или мы идем по ложному пути.

— Не понимаю одного, как мог такой матерый волк пойти на угон машины? Ведь одно это вызовет неизбежный интерес милиции. В его положении надо бы временно «заморозить» все связи, вести себя ниже травы...

— Не все подчиняется логике. Кто знает, какой дальний прицел брал он? Мы не должны недооценивать врага, даже если видим его просчеты. Он все же человек, нельзя же и ему предусмотреть все.

— А если Глафира не захочет поддержать его ложь?

Насир достал из кармана папиросы, не торопясь закурил, с удовольствием затянулся душистым дымом.

— Это для Петрушкина не представляет затруднений. Если Данишевская станет противиться, то есть у него в запасе еще легенда. «Правда, что в машине был со мной другой человек. Глафира об этом знает. Я уже просил у нее прощения и полностью оправдался. Мне не хотелось, чтобы Глафира ревновала, вот я и сказал вам неправду. Каюсь, простите великодушно!» Что вы ему на это скажете?

— Я тоже думал об этом.

— Я это не сам выдумал, Петр Петрович. Когда читаешь материалы Талгата о Петрушкине, то невольно приходит в голову эта мысль. Помните, как здорово он описал встречу Петрушкина с Сигаловым? Не каждый обратит внимание на то, кто у кого брился, да сколько платил, да почему двух копеек не хватило. Если бы не Талгат, то скрытая связь Петрушкина с Сигаловым не скоро бы открылась. И давешнее известие было для нас похожим на китайскую головоломку. Не узнали бы мы и того, кто был в машине вице-президента. Талгат человек внимательный и думающий. Он правильно сопоставлял каждый жест, каждый условный знак этих людей. Для такого опытного и хитрого человека, как Петрушкин, обмануть простодушную Данишевскую не составило труда. Нет, он не станет давить на нее. Он сделает так, что она сама согласится.

В это время Петрушкин в верхней одежде лежал на неразобранной постели Глафиры. Выйдя из управления, он пошел прямо в поселок, не сворачивая никуда. Сначала он шел пешком, а на улице Ташкентской взял такси. Он торопился к Глафире, чтобы успеть предупредить ее. Глафира была дома. Она месила тесто, готовясь варить лапшу. Петрушкин закричал:

— Глаша! Да где же она, моя радость?! Ни минуты не могу без тебя! — Он обнял ее сзади одной своей рукой и впился в шею долгим поцелуем.

— У меня руки в муке, измажешься, Андрюша, — изогнувшись, Глафира повернула к нему лицо, подставляя губы для поцелуя. Петрушкин потянул ее к кровати.

— Пусти! Ты в своем уме? — Она дернула подол. — Ну и ручища у тебя! Это у больного-то такая силища?

Петрушкин лег на постель и громко захохотал:

— Ой, Глаша, разве калека соперник здоровому человеку? Ха-ха-ха!