Глава I
ФОР-ЛЕВЕК
И счастье, и несчастье — ему все едино.
Спрятав руки в муфту, Николя Ле Флок осторожно шел по улице Сен-Жермен-Л’Осеруа. С одной стороны, он хотел избежать падающих сосулек, срывающихся с крыш по причине неожиданного потепления, а с другой — увернуться от людей в карнавальных масках, вовлекавших случайных прохожих в свои буйства и всегда готовых облить упрямца помоями или забросать огрызками. Он с нетерпением ждал окончания карнавала и благодарил Господа за приближение поста, а следовательно, возвращение спокойствия. Он никогда не любил карнавальное веселье; в дни, когда старый год встречался с новым, он всегда пребывал в состоянии тревоги. Память безжалостно воскрешала печальные картины. Вот он, шестнадцать лет назад, возвращается из Геранда после смерти своего опекуна-каноника, и в тот вечер исчезает комиссар Ларден. Затем наступал черед жутких сцен гибели его любовницы Жюли де Ластерье.
Сегодня вечером, шлепая по грязи, он снова брел по городу, несчастный и неприкаянный. Наступив в лужу, он поскользнулся. Выругавшись, он с удивлением заметил, что фонари, поставленные в свое время по указанию Сартина, на участке улицы, проходившем возле стены тюрьмы Фор-Левек, больше не горят. Завтра надо сообщить об этом в полицейское управление, то, что расположено на улице Мишодьер: они отвечали за освещение улиц. Неподалеку от пересечения с улицей Тиболарди его обогнала роскошная карета, двигавшаяся довольно медленно. На всякий случай он прижался к стене, опасаясь, что сейчас его забрызгает с ног до головы. Когда карета проезжала мимо, он заметил, как рука в перчатке протерла окошко и чье-то лицо, скрытое под толстым слоем грима, прижалось к стеклу, разглядывая Николя. Мужчина или женщина, лицо или карнавальная маска? И хотя комиссару показалось, что он уже где-то видел похожую физиономию, вспомнить он не смог. Нажав кнопку на часах, он услышал, как те пробили одиннадцать.
Внезапно на улице стало значительно тише, но это и не удивительно: в этом году карнавал проходил не столь шумно и весело, как обычно. Париж наводняли нищие, ничто не располагало к веселью. Несколько неурожайных лет, суровые зимы, не тающие долго снег и лед способствовали воцарившемуся вокруг унынию. Часто приходилось отбиваться от волков: стаи хищников выходили из лесов и нападали на деревни. Из провинции в столицу в поисках крова и пищи прибывало все больше бедняков, и толпы поденщиков, собиравшихся ежедневно на Гревской площади в поисках работы, становились все гуще. Начальник полиции, чрезвычайно обеспокоенный великим наплывом народа, сознавал, что контролировать всех вновь прибывших крайне сложно, ибо в полицейских участках знали только о тех, кто останавливался в гостиницах и трактирах; нищие же, поденщики и прочая беднота, что каждый день пересекали городские заставы, ночевали на чердаках и в развалюхах, а то и вовсе под открытым небом, где никто не вел учетных записей. Так откуда ждать радостного настроения?
В силу своего ремесла Николя прекрасно знал о всех сложностях нынешнего положения. Еще в прошлое царствование полиции нередко приходилось устраивать целые представления, изображая якобы народные волнения и тут же их подавляя. Эти шумные маскарады, оплачивавшиеся самой полицией, позволяли на время смирять брожение умов. Среди печалей и возраставшей нищеты карнавал терял присущий ему всеобщий веселый настрой: теперь этот настрой поддерживали только соревнующиеся друг с другом платные осведомители и актеры. Привычная суматоха царила разве что на балах в предместьях. Несколько дней назад королева, соблазненная рассказами своего юного деверя графа Артуа, лихо отплясывала в зале дома Поршерон. Николя, которому выпала честь охранять эту тайную вылазку королевы, весь извелся: несмотря на инкогнито, ее величество легко могли узнать. Никто не мог убедить комиссара, что ничего предосудительного в участии королевы в развлечениях простонародья нет: он твердо знал, что народ непочтительно относился к тем, кто опускается до его уровня.