Таинственный Ван Гог. Искусство, безумие и гениальность голландского художника

Именно природа станет ведущей темой живописи Ван Гога: вооружившись углем и акварелью, он будет культивировать в себе страсть к пейзажу, которая не оставит его до последнего дня, до последней картины.

Очередная попытка смены деятельности вызвала новую волну тревоги в родителях, — вспоминает моя мать. — «Я все время думаю, что, где бы Винсент ни был и чем бы ни занимался, он умудряется разрушать все вокруг своим эксцентричным поведением и странным отношением к жизни», — говорит бабушка в письме к Тео. Дедушка добавляет: «Нам больно видеть его таким, все время в депрессии, с поникшей головой. Как будто он нарочно каждый раз выбирает самый сложный путь».

И они правы.

«Что бы я ни предпринимал, это кажется мне чем-то невозможным, чем-то выше моих сил», — пишет Винсент моему отцу в сентябре 1880 г. Здесь он противоречит сам себе и будет так делать на протяжении всей жизни. Дядя сознает, что не имеет врожденного таланта к живописи, и видит перед собой долгий путь обучения. Однако он не падает духом и проявляет удивительную стойкость и усидчивость в изучении материалов, техник, перспективы, анатомии, пропорций и цвета.

Такое ощущение, что к живописи его привела сама судьба.

Первые рисунки

Покинув рудники — землю бедности и отчаяния, — Ван Гог переезжает в Кесмес, деревню в окрестностях Монса. Там он снимает небольшую комнату в доме профсоюзного работника Шарля Декрюка на рю де Павийон, 3. Да, Винсент бежит от воздуха, пропитанного угольной взвесью, однако шахтеры по-прежнему не оставляют его — именно они станут первыми персонажами его картин. Бестелесные призраки, изможденные тяжелым трудом, которых художник будто подкараулил по пути домой после рабочего дня: они идут, с трудом передвигая ноги от болей в спине и вязкого снега под ногами. Взгляд сокрушенно смотрит в землю, глаза ввалившиеся и потухшие.

Именно здесь начинается мое путешествие по следам творчества дяди Винсента. В 50-х гг. XX в. практически все шахты уже закрыты, их история подошла к своему логическому концу. Однако мне удается застать немногочисленных горняков, которые по-прежнему терзаются в этом аду: они представляют собой грустное зрелище, в точности как ковыляющие персонажи на картинах Ван Гога. Покрытые пылью и пеплом, они кажутся чернее добытого угля. Должно быть, никто не дал шахтерам больше любви, чем дядя Винсент: именно их жизнь вдохновила его на творчество.

Выбор, сделанный в пользу живописи, сразу находит отражение в переписке Ван Гога: из его посланий исчезают религиозные реминисценции, уступая место размышлениям о первых эскизах и творческом развитии. Именно тогда папа начинает помогать ему деньгами.

Я узнал от Ма и Па, что ты выслал мне пятьдесят франков, — пишет он в июле 1880 г. — Что ж, я их принял. Принял с неохотой и тоской, но сейчас испытываю затруднения и нужду, что мне еще оставалось делать? Я должен поблагодарить тебя. Для этого и пишу. Ты, наверное, знаешь, что я вернулся в Боринаж. Папа уговаривал меня остаться с ними, но я отказался и думаю, что поступил правильно. В моей семье меня считают невыносимым, странным, недостойным доверия элементом. Как бы я того ни хотел, я ничем не могу быть им полезен.

[…]

Я человек непредсказуемый, способный на безрассудные поступки, в которых мне нередко приходится раскаиваться.

Винсент знает, что совершает ошибку, однако не может сопротивляться желанию рисовать.

Будучи инженером, я привык принимать взвешенные решения, и мне сложно понять дядю в тот период его жизни: такое ощущение, что непреодолимая сила заставляет его упорствовать в своих ошибках.