Я пытался осмыслить, что именно чувствую. Наверное, это были свобода и трепет от непонимания, что с ней делать. Оказывается, все, что я совершал до сих пор, было направлено на то, чтобы доказать Олегу Девятову, моему бывшему однокласснику, которого я не видел много лет, что меня есть за что уважать.
Судьба сложилась так, будто я приехал в «Оленью сторожку», чтобы предъявить ему результаты своих успехов. Я получил болезненный удар, встретив его, а он походя обозвал меня школьным прозвищем, моментально вернув в детство, в тот ужасный год, в котором мне исполнилось девять и я пытался покончить с собой, не вынеся издевательств. И вот он умер до того, как я придумал, как ему отомстить.
Да, с одной стороны, я становился совершенно свободным. С другой – навсегда оставался неотомщенным, и эта мысль не давала мне покоя. Я не смог уснуть ни на минуту, пока все остальные отдыхали после спасательной операции. У меня тянуло мышцы рук, ног, болела каждая косточка, но заснуть не давала вовсе не физическая боль, а душевная. Я не был готов к тому, что так бесславно потеряю врага.
Мир вокруг был словно укутан ватой, из-за которой я довольно плохо воспринимал, о чем говорят окружающие, и крайне вяло участвовал в беседе. Вернулась эстонская пара с детьми, признаться, довольно шумными, по крайней мере, мальчик. Кажется, они ездили в больницу, чтобы узнать о состоянии здоровья старшего сына Девятовых. Если бы я не был так погружен в свои мысли, признаться, меня бы удивило, с какой горячностью они участвуют в судьбе совершенно постороннего ребенка.
Кажется, еще обсуждали обед и ужин, но и это мне было все равно, потому что я совершенно не чувствовал голода. Потом все начали волноваться по поводу пропажи этой вульгарной дамочки, Карины, кажется. Это было смешно, потому что с женщинами такого сорта никогда ничего не случается. А потом в дом ворвалась сама Карина и сообщила, что убили сторожа.
Ее слова произвели фурор. Все сначала замолчали, потом разом загалдели, потом бросились бестолково натягивать обувь и куртки, чтобы бежать на место преступления, но их остановила эстонка, голос которой неожиданно потерял присущую ему мягкость и звучал властно и беспрекословно. Она запретила топтать место преступления и отправилась на разведку сама, прихватив с собой Сергея, потому что он – врач.
Остальные замерли в неестественных позах, ожидая их возвращения, словно от него зависела еще чья-то жизнь. Признаться, даже известия об убийстве было недостаточно, чтобы вырвать меня из сонного оцепенения, в котором я находился, но судьбе все-таки удалось меня встряхнуть.
Еще одна гостья, Патриция Леман, ткнула в меня указательным пальцем, точнее, обличающим перстом и сказала звенящим голосом:
– Это вы убили Федора Игнатьевича. И Девятовых убили тоже вы.
Патрицию я не то чтобы знал, просто видел на деловых приемах, где бывал ее шеф. Она работала на довольно известного бизнесмена, с которым мы не имели общих дел, но, разумеется, пересекались на светских раутах. Москва, знаете ли, город маленький. Патриция всегда производила впечатление взвешенного и разумного человека. По крайней мере, шеф ее очень хвалил, и в профессиональных кругах репутация у нее была просто безукоризненная. Признаться, если бы я узнал, что она осталась без работы, то предложил бы прислать резюме, несмотря на все, что о ней знал.
И вот эта самая Патриция Леман обвиняла меня в убийстве. Да еще и не в одном. Вот тут я вынырнул из окутавшей меня ваты, вдохнул всей грудью и с интересом уставился на нее. Черт побери, она говорила на полном серьезе.
– Пат, – мягко сказал я, потому что мне не хотелось ни обижать ее, ни ссориться с ее шефом. Он действительно был человеком очень серьезным, – вы что, действительно подозреваете меня в том, что я убил человека?
– Да, Аркадий Петрович, – с некоторым вызовом сказала она, – подозреваю, потому что у меня есть для этого все основания.
– Какие основания? – спросил я, начиная тревожиться.
Если в ее словах была хотя бы толика реальности, то рядом с нами ходил убийца, и он вполне мог быть заинтересован в том, чтобы перевести подозрения на меня. На что еще может сгодиться «очкастая рыжая жаба», если не на то, чтобы стать козлом отпущения в чьей-то дьявольской игре.
Она начала нести какую-то чушь про мои слишком качественные лыжи, мокрые от снега по ночам. Признаться, я ничего не понял.
– Аркадий Петрович, в момент нашего знакомства вы умолчали о том, что являетесь мастером спорта по горным лыжам, – мягко вступил в разговор Павел.
Этот парень мне почему-то нравился, в нем чувствовались какая-то основательность и надежность. Жаль, что он ремонтирует лифты, а то я бы, пожалуй, предложил ему работу в Москве. Кажется, он считал, что дело серьезно, и его вопрос уже было не так легко проигнорировать, поскольку смотрел он, что называется, в корень.
– Я не привык особо хвастаться своими достижениями, – вяло соврал я. – Какое отношение мой разряд имеет к происходящему здесь?