Тайны архива графини А.

— Там староста пришел, прикажете подождать? — спросил он басом, стараясь выглядеть взрослее своего возраста.

— Пусть заходит, — ответила я.

Я не ожидала, что эта встреча произойдет так скоро, и не успела к ней подготовиться. По словам Анфисы, этот человек еще утром был совершенно пьян.

Может быть, известие о смерти жены привело его в чувство так быстро? Он вошел в дверь бледный как смерть, опухший, но совершенно трезвый.

— Извиняюсь, Наталья Павловна, может быть, я в другой раз… — стыдясь своего вида, спросил он.

— Нет-нет, я хочу поговорить с тобой. Как тебя зовут?

— Василием, — ответил он и покачнулся.

Ему было совсем плохо, и я поторопилась его усадить на стул.

— Вот что, Василий, — усадив его, предложила я, — надеюсь, что в следующий раз увижу тебя в другом состоянии, — а теперь, — я налила ему стакан настойки, — выпейка вот это.

Облизнув губы, он взял стакан и выпил его до дна маленькими глотками. Через некоторое время кровь прилила к его лицу, а на лбу выступила испарина.

— Полегчало? — спросила я.

— Благодарствую, Наталья Павловна. Не извольте беспокоиться, больше вы меня таким не увидите.

Анфиса была права, он не был похож на пьяницу. И слова его прозвучали убедительно.

Вино лишь слегка ударило ему в голову, не опьянив, но сделав более разговорчивым. И мне сейчас это было на руку.

Он в нескольких словах обрисовал мне состояние дел в поместье, пожаловался на прошлогодний неурожай. И я поняла, что он малый неглупый. Длинная рыжая борода делала его старше, на самом деле ему вряд ли было больше тридцати.

— Все это хорошо, — перебила я его отчет, — мы еще поговорим об этом в следующий раз. Но сегодня я позвала тебя не за этим…

Он удивленно вскинул на меня глаза.

— Что произошло в твоей семье?

— Так известно — что… — насупился он. — Баба руки на себя наложила…

— Это я знаю. Но что было до этого?

— Это… что побил я ее, что ли? — насторожился он.

— И это мне тоже известно. Не бойся, Василий, я не пытаюсь обвинить тебя в смерти жены. Меня интересует, за что ты ее наказал? И почему пьешь? Я знаю, что раньше ты не пил.

— Не пил… — вздохнул он тяжело.

— Жены твоей уже не вернешь, а тебе надо жить… Мне бы не хотелось спрашивать об этом у людей. Это дело семейное…

— Да чего там, — неожиданно махнул он рукой. — Об этом в деревне каждая собака знала…

И на глаза его навернулись слезы.

— Выпей-ка, — налила я ему еще немного вина, чтобы успокоить.

— Не надо, — отодвинул он было стакан, потом вдруг передумал и выпил его одним махом.

Переведя дух, он посмотрел на меня с тоской и заговорил:

— Началось это прошлой весной, еще живы были старые господа…

Обстоятельства сложились таким образом, что мне суждено было услышать исповедь этого совершенно не склонного к подобным излияниям человека. Все было мне на руку: и то, что на него навалились все напасти разом, и то, что похмелье мучило его в это утро, и даже те два стакана настойки, что я налила ему. А главное то, что ему необходимо было выговориться, кому бы то ни было излить свою душу.

По всем этим причинам мне стало известно следующее.

Около года назад его жена Мария отправилась в соседнюю деревню к своей родне. Она собиралась там пробыть несколько дней, и Василий против этого ничего не имел. Мария частенько туда наведывалась, а тут был особенный повод — крестины первенца ее родной сестры.

Он даже подвез ее несколько верст на телеге, поскольку в той стороне у него были кое-какие дела. Всю дорогу они смеялись и не ожидали никакой беды.

Отношения с женой у них были людям на зависть, Мария была здорова, хороша собой, и те три года, что они прожили вместе, вспоминались ему теперь как самые счастливые в жизни.

Василий в ту пору хмельного и в рот не брал, хозяйство у них было крепкое. Одна беда — Бог не давал им детишек, но на этот раз по всем приметам Мария, наконец понесла, и к весне они ожидали прибавления в семействе. В связи с этим любовь их вспыхнула с новой силой, и они, что называется, наглядеться не могли друг на друга.

От того места, где они простились, до деревни, откуда родом была Мария и куда она теперь направлялась, было рукой подать, и, поцеловавшись на прощанье, они расстались на несколько дней.

Вернулась Мария через неделю. И Василий не узнал своей жены.

Войдя в дом, она улеглась на лавку и несколько часов прорыдала навзрыд. И как он ни пытался выяснить, в чем дело, она только билась в его руках, повторяя, что хочет умереть.

Через некоторое время он понял, что ребенка они потеряли, как мог успокоил жену и не стал допытываться, при каких обстоятельствах это произошло.

Ночью ей стало хуже, она бредила, и Василий боялся, что она не доживет до утра. Но Мария выжила. Через неделю она оклемалась, но радость навсегда исчезла из их дома.

Марию словно подменили. Она избегала встречаться с мужем глазами, вздрагивала при его появлении, а когда тот пытался ее приласкать, у нее начиналась настоящая истерика.

Прежде веселая и общительная, она теперь почти не выходила из дома и избегала подруг, сильно похудела и спала с лица. А однажды снова пропала на несколько дней, и Василий не знал, где ее искать.