Тайны архива графини А.

— Вы знаете мое имя, а я сама давно забыла его. Я помню другие имена. Их было много… Но ни одно из них так и не стало моим по праву. Лишь только эта бесшабашное прозвище, кажется, останется со мной до последнего вздоха. Люс-сси…

Она подлила себе вина и посмотрела на меня долгим испытующим взглядом и, сделав пару глотков, с отвращением выплеснула остатки на ковер.

— А если я сейчас встану и уйду? — спросила она с интересом. — Да, уйду и не стану отвечать ни на один из ваших вопросов. Что? Что тогда произойдет? А?

И я не знала, что ей сказать. Она с первой минуты повела себя настолько необычно, что совершенно выбила меня из колеи. Если бы она набросилась на меня с кулаками, я бы знала что делать, если бы испугалась и начала оправдываться — тем более. Но ничего этого не произошло. Она не оправдывалась и не признавала своей вины. И, честно говоря, я не знала, что делать дальше. А последний ее вопрос и вовсе поставил меня в тупик.

«А действительно, — подумала я тогда, — и как же я поступлю в этом случае? Попытаюсь ее удержать, закричу, позову полицию?»

И, видимо, моя собеседница почувствовала это, потому что продолжила насмешливо с чувством собственного превосходства и безнаказанности:

— А, пожалуй, я так и сделаю, — сказала она. — Только сначала действительно кое-что вам расскажу. На память.

Не знаю, почему она это сделала. Может быть, решила сыграть еще одну роль, или ей действительно захотелось излить кому-то душу? И доказать свою правоту.

Но она рассказала мне все. И нарисованная ею картина действительно напоминала уже известные мне события, но искаженные почти до неузнаваемости. И снова мне в голову пришла мысль о кривом зеркале.

По ее словам выходило, что во всех ее несчастьях был виновен один человек, который загубил жизнь ее матери, и которого она ненавидела всю свою жизнь. И человеком этим был ее собственный отец. Вернее, тот человек, которого она считала своим отцом.

И было в ее жизни два кумира, которых она считала чуть ли не святыми, это ее мать и дед, единственные два человека на свете, которых она действительно любила. Хотя матери она, понятное дело, не помнила и знала ее только со слов отца и Личарды.

Она снова и снова обвиняла Павла Ивановича во всех смертных грехах. И в глазах ее горела такая ненависть, что мне становилось не по себе.

— И за это вы убили его? — устав от ее ненависти, спросила я.

— Я бы не убила его, если бы он не поднял руку на деда, — взвизгнула она, и лицо ее, искаженное гримасой ненависти, превратилось в страшную маску.

Она поднялась со своего места, глядя на меня в упор.

— А теперь не советую вставать у меня на пути, — неожиданно хриплым голосом сказала она и пошла прямо на меня.

Заметив у нее в руках что-то блестящее, я поняла, что это нож. Я даже не заметила, когда она успела взять его со стола.

Это уже было опасно, и я бросилась к тому месту, где спрятала свои пистолеты — к ящику письменного стола.

Нечаянно я задела китайскую вазу, и она вместе с тумбочкой, на которой стояла, с грохотом полетела на пол и разбилась.

И в тот же миг из соседней комнаты выскочил Петр Анатольевич и два человека в мундирах с пистолетами в руках.

Я не сразу поняла в чем дело и замерла на месте, наблюдая происходящее.

Люси рванулась было к входной двери, но дорогу ей преградил рослый детина-полицейский с усами и саблей наперевес.

Через несколько мгновений ее обезоружили и увели.

Петр Анатольевич, взволнованный, подбежал ко мне.

— Она пыталась вас убить? — спросил он, — что это был за грохот?

— Убить вас захотят хозяева квартиры, когда обнаружат разбитую мной китайскую вазу, — ответила я, показывая на мелкие черепки на полу — все, что от нее осталось. — Так что придется мне компенсировать им утрату, у меня дома есть почти такая же.

Одним из людей в мундирах оказался Юрий Матвеевич, главный полицмейстер Хвалынска, не раз бывавший у нас с в гостях и с большим уважением относившийся к Александру.

Мы перекинулись с ним парой слов и договорились встретиться на следующее утро.

Петр Анатольевич уговорил меня остаться ночевать в его квартире, а сам отправился к тому самому приятелю, за которым он якобы уходил от нас с Люси.

* * *

По просьбе Юрия Матвеевича мне пришлось задержаться в Хвалынске еще на пару дней. За это время я сообщила ему все, что считала нужным. И он был очень мне за это благодарен.

А на третий день я собралась возвращаться домой. Петр Анатольевич, у которого тоже больше не было дел в Хвалынске, с удовольствием воспользовался моей каретой, пообещав развлекать в пути анекдотами.

Но едва мы отъехали от его дома, он нарушил свое обещание и вместо обещанных анекдотов стал задавать вопросы. Вернее, один вопрос, отвечать на который мне пришлось едва ли не до самого Саратова.

— И все-таки я не понимаю, каким образом вам удалось выйти на Люси, — сказал он, а так как я по неосторожности дала ему слово в случае успеха нашего предприятия рассказать ему все от начала до конца, то не могла ему отказать. И приступила к рассказу, большая часть которого вам уже известна.