Тайны архивов: вырванные страницы

В связи с расхождением между следственными материалами и данными опроса арестованного – расстрел был приостановлен, а произведенная затем проверка полностью подтвердила слова арестованного. Оказалось, «липовое» дело, а человека чуть было не расстреляли. Арестованный сотрудник УНКВД по Московской области, который вел следствие, признался в том, что он действительно сфальсифицировал это дело, что таких случаев прямой фальсификации и подлога, по его собственному признанию, у него было восемь.

По Москве имел место и другой случай, когда начальник районного отделения (кажется, в Кунцеве) для того, чтобы прибрести квартиру, подвел под массовую операцию по полякам ее жильцов, хотя арестованные никакого отношения к полякам не имели […]»[108].

Виртуозно построенная тактика допроса позволила Берии получить от И. И. Шапиро утвердительный ответ на вопрос, признает ли подследственный свою вину в преступлениях, совершенных им во время работы в НКВД СССР. Как выяснилось позднее, именно это признание И. И. Шапиро стало для Военной коллегии Верховного суда одним из решающих аргументом для вынесения ему смертного приговора[109].

Определенный интерес представляет ответ И. И. Шапиро на один из многочисленных вопросов высокопоставленных следователей: «Допускались злоупотребления при применении особых мер воздействия к арестованным, что делалось без соответствующей санкции руководства УНКВД (выделено мной. – А. Д.)[110], без того, чтобы имелись прямые данные о шпионской или террористической работе арестованного и т. д.»[111] То есть применение мер физического воздействия к заключенным было обусловлено не директивными решениями партийных или советских органов, а только наличием «соответствующей санкции руководства УНКВД».

В АСД И. И. Шапиро имеются свидетельства сознательного и систематического нарушения социалистической законности, которые допускались по личным настоятельным распоряжениям наркома Ежова: «Я скрывал, – пишет в своих показаниях Шапиро, – заявления, поступающие в НКВД и разоблачающие отдельные моменты работы НКВД и отдельных его работников – членов заговорщической организации, передавал эти заявления ЕЖОВУ. Так, например, было скрыто от ЦК заявление Белова (бывшего командующего Белорусским военным округом), которое он подал через Ульриха на имя Сталина. В этом заявлении Белов просил вызвать его для сообщения чрезвычайно важного, государственного значения дела. Это заявление по заданию ЕЖОВА было мною взято у Ульриха и передано ЕЖОВУ[112]. Почти так же было скрыто заявление Михайлова (бывшего секретаря Калининского обкома) на имя ЦК, в котором он обращал внимание на преступную практику ведения следственной работы…

Подаваемые арестованными, обычно после заседаний Военной коллегии, заявления – СЖИГАЛИСЬ»[113](выделено мной. – А. Д.).

В АСД И. И. Шапиро содержатся показания одного из бывших сотрудников 1 специального отдела – С. И. Кремнева-Сундакова, принимавшего участие в подготовке сводных данных о количестве арестованных и осужденных в 1936 – первой половине 1938 гг.[114]

В историографии сталинизма не удалось обнаружить полный текст упомянутого документа, и поэтому были предприняты дополнительные усилия по его поиску. В результате методической помощи сотрудников ЦА ФСБ РФ удалось установить, что первый экземпляр «Сводки о количестве арестованных и осужденных органами НКВД СССР за время с 1 октября 1936 г. по 1 июля 1938 г.» был просмотрен Ежовым[115]. (С археографической точки зрения указанная «Сводка…» представляет из себя машинописный подлинник с подписями-автографами начальника 1 спецотдела И. И. Шапиро и начальника 5 отделения 1 спецотдела С. И. Кремнева-Сундакова[116]. – А. Д.).