Тайны белых роз

Сам барон был лишь слегка навеселе, но возвращаться в паб не стал. Нет, желание упиться в хлам никуда не ушло, но настроение после общения с Уильямом, полным идеализма, как когда-то он сам, было философским, располагающим скорее к работе или написанию трактатов. Значит, делать нечего, придется навестить попелави. Соскучился, поди.

Мельком выцепив взглядом свой экипаж вдалеке, он качнул головой, отказываясь от мысли поймать для себя другой. Стояли теплые вечерние сумерки – прекрасная погода для их проклятого всеми богами города. И не стоило ее упускать.

Поправив воротник плаща и надев шляпу, Винсент зашагал по улице в сторону дома, до которого было не более получаса прогулочным шагом. Такое удовольствие выдавалось не часто в круговерти дней, где он все время куда-то спешил, по делам ли службы или по личным. Тяжело быть занятым человеком… Последний раз, на его памяти, он спокойно прогуливался по улицам города, пожалуй, еще в отрочестве, когда матушка то и дело водила их с Артуром по концертам, театрам и выставкам.

Ведомый неожиданно нахлынувшей ностальгией, добравшись до главной площади, Винсент свернул на небольшую улочку, чтобы заглянуть в старую пекарню. Словно зачарованная временем, последняя нисколько не изменилась. Та же витиеватая кованая вывеска, на которой покачивался аппетитный рогалик, панорамные окна, демонстрирующие товар лицом, теплое гостеприимство и неизменно свежая выпечка. Разве что владел заведением уже сын пекаря, которого он помнил, но так ли это важно, если не изменился памятный с детства вкус. Традиции, проверенные временем.

Странное настроение усугублялось, и Винсент не сразу заметил, как ускорил шаг. Добравшись до дома, оставил булочки на столе, скинув пальто на руки Генри, попросив приготовить кофе со сливками и предложив угоститься выпечкой. Сам же, отправился в подвал, не дожидаясь столь желанного после неординарного дня напитка, дабы закончить его так же, как и начал. И дело было не только в опасности, временно нависшей над ними, попелави представлял огромный интерес для любого ученого.

В помещении стояла гробовая тишина.

Винсент зажег свет и приблизился к потустороннему существу, тихо и неподвижно лежащему в центре печати. Оно даже не пряталось в дым, словно нарочно показывая свою беззащитность. Тварь притворялась, надеясь, что человек приблизится достаточно близко, чтобы добраться до горла.

Чуть скривив губы, Винсент отступил к столу, вытянув из ящичка перчатки, которые дал ему Эван. Да, защита минимальна, но все же. Надев их, недолго думая, подступил к октограмме, выдернув из ее конца клинок и… Ничего. Тварь осталась неподвижной. Внутри шевельнулось недоброе предчувствие, и Винсент решился ткнуть папелави слегка стилетом, потом вонзил оный ему между ребер…

Сдох. По крайней мере, теперь понятно, откуда в помещении взялся легкий сладковатый запах, что исходил и от добытого ранее кусочка кожи.

Раздосадовано откинув стилет, барон потер лоб, пытаясь взять себя в руки и подавить волну разочарованного негодования. Хотелось рвать и метать, но Винсент заставил себя перевести дыхание. Спокойно. Попелави еще сможет сослужить ему службу. Возможно, даже большую, нежели в живом состоянии.

Генри вошел практически бесшумно, словно привидение. Приученный не беспокоить господ во время работы, молча поставил поднос с кофе и выпечкой на угол металлического стола, подвинув инструменты для вскрытия. Бросил только один быстрый взгляд на диковинную тварь со вскрытой грудиной и так же молча удалился.

Очень кстати. Сделав глоток крепкого кофе, стянув перчатку, чтобы не пачкать фарфор, Винсент на миг блаженно прикрыл глаза. В голову, конечно, поскреблись мысли о том, что таким образом можно подхватить какую-нибудь смертельную потустороннюю дрянь, но он отмел их. Перед ним раскрывалось настоящее произведение искусства – своеобразное совершенство, созданное то ли Великим, то ли эволюцией, если та, конечно, существовала в Древней Тьме.

Скоро к натюрморту на столе добавилась тетрадь, куда Винсент делал зарисовки, карандаш и стойка с образцами. Несколько часов за увлекательным исследованием пролетели как один миг. И он с огромным сожалением оторвался от останков, чтобы принять у себя гостью, заехавшую на минутку, справиться о его пошатнувшемся самочувствии.

– Анна-Мария, дорогая, ты не представляешь, как мне сейчас плохо… – улыбнулся Винсент, целуя девушке ручку. – Однако, я смею надеяться, ты поможешь мне поправить здоровье?

– Какой ретивый, – засмеялась девушка, откинув с груди черный как смоль волнистый локон. Высвободив пальчики из его ладони, она вцепилась ими в лацкан сюртука, шагнув ближе, обжигая дыханием губы. – Вы забыли обо мне на неделю, ваша милость, разве можно так поступать с влюбленной девушкой.

Ее длинные пушистые ресницы смущенно трепетали, отбрасывая тени на острые скулы. И Винсент не скрыл усмешки. Напускное. И смущение, и влюбленность.