Тайны Чернолесья. Пробуждение

— Выгнал я ее. Спать. Нечего молодой девушке в одной комнате с мужчиной всю ночь сидеть, — проворчал старик, удаляясь. — О чем только нынешняя молодежь думает.

Через несколько минут открылась дверь и вошел молодой человек. Высокий и подтянутый. Хорош собой. В каждом движении чувствовался аристократизм. Правда немного картинный — привычка рисоваться, видимо въелась в кровь. Властные, отточенные движения — явно знаком с мечом не понаслышке.

— Ну что, господин Роткив, побеседуем? — синие глаза насмешливо заглянули в лицо лежащему. Умный взгляд, открытая улыбка и что-то еще неуловимое располагали к вошедшему. Общий язык был найден мгновенно и навсегда. Так началась их многолетняя дружба.

Лорд Харал путешествовал, празднуя окончание школы чародеев. Красивый мальчик, с детства избалованный матерью и привыкший к женскому вниманию и всеобщей любви, вырос в очаровательного повесу, ни в чем не знающего отказа. Все же он был приятным и умным молодым человеком, талантливым чародеем, хотя очень ветреным и несерьезным. Они уже объехали Руазий и через Латуссу собирались пересечь Эдельвию до самой Калении. Там дальше по плану ждали Коэнрий, Халан и еще Богиня знает что. Возможно, что возвращение назад, в Эдельвию.

Сам Роткив — больной согласился с этим именем, раз другого все равно не помнил — не мог рассказать ничего, кроме того, что Рим и так знал. Он согласился присоединиться к компании, так как ехать ему было все равно некуда. На том молодые люди и расстались до утра, договорившись, что Пирис — личный слуга графа, придет помочь новому спутнику хозяина добраться до кареты.

После того, как они уехали из Латуссы, прошло уже почти два года, Роткив давно поправился, не чувствовал приступов головокружения и прочих прелестей болезни, хотя так ничего и не вспомнил из своего прошлого. Но это никому из его спутников не мешало, а сам молодой человек гнал от себя все мрачные мысли. Ему казалось, что прошлое таит что-то такое, что причинит ему боль. А боли он не хотел. Почему-то он чувствовал себя усталым, старым и боялся воспоминаний.

Компания подобралась лихая и развеселая. Тон задавал Римий, он же граф Харал. После окончания школы чародеев, этот достойный молодой стихийник предавался отдыху и разгулу, совмещая этот процесс с путешествием по миру. Теольдий Керст, обаятельный шатен — лучший друг графа, вечный подстрекатель ко всяческим авантюрам и безобразиям. Именно с его легкой руки они, то устраивали тренировочные бои на мечах, пугая обывателей, то скачки наперегонки по дороге, заставляя шарахаться лошадок сельчан, мирно везущих товар на ярмарку, а то и вовсе пьяную драку в таверне или придорожном трактире. Еще два молодых человека — братья Рой и Нахтон, с радостью следовали во всем за своим кумиром. Две девушки простого происхождения и не совсем скромного поведения. Ну и Лиса.

Лиса оказалась не возлюбленной Риммия, как Роткив решил сначала, а его молочной сестрой. Рим с нежностью относился к девушке, ревниво оберегая, но в тоже время позволяя ей участвовать во всех авантюрах парней. Хотя попробовал бы он ей хоть что-то запретить. Лисания не терпела запретов и ограничений, бунтуя против давления на нее в любой форме. Она сразу же проявила интерес к своему недавнему пациенту, и этот интерес всячески подчеркивала, нимало не смущаясь и не ведясь на подначки молодых людей. Она с каждым из них была знакома с детства и стойко держала удар в словесной дуэли. Сам же бард не знал как себя вести с этой девушкой. Да, она нравилась ему, и он не хотел ее обижать, но влюбленным он себя не чувствовал нисколько. Потому каждый раз, как она подступала слишком близко, он старался уйти от выяснения отношений и не нагнетать ситуацию.

Еще одной гранью его жизни стала тогда лютня. С той минуты, как Лиса вручила инструмент ему в руки, Роткив почти не расставался с ним, оправдывая свое прозвище. Он перебирал струны везде, где только выдавалась такая возможность.

В придорожных трактирах и в городских тавернах, на уличных стоянках и в столовых залах приграничных сторожевых башен, в доме сельского помещика или замке местного барона, после ужина, сдобренного вином, Лиса, молча, протягивала ему лютню. Он не помнил ничего из того, что играл на ней раньше, но пальцы сами знали что делать. Музыка рождалась где-то внутри, в глубине его души, иногда печальная и тревожная, а порой разудалая и наполненная бесшабашным весельем на грани отчаяния. Иногда, вместе с музыкой рождались слова, и он, не замечая окружающих его зачарованных мелодией лиц, пел чуть хрипловатым баритоном, а рядом с ним всегда сидела светловолосая девушка, прижавшись щекой к рукаву его куртки.

Так повелось, чуть ли не с первого вечера, когда его потянуло к музыке. Слушатели, ужинающие в трактире горожане и купцы, подносили ему чарки с вином, а хозяин, когда Роткив с затуманенным спиртным взором поднялся уйти в свою комнату, окликнул его:

— Мастер-менестрель!

Бард обернулся, чуть покачнувшись.