Тайны черноморских линкоров

Лазаря можно понять! Ведь он в Российской партии большевиков с 1911 года, с того времени, когда Леня Брежнев в Каменке еще бегал в коротких штанишках (а по бедности, может, даже и без оных). Чуть позже, в самый разгар Первой мировой войны, Каганович от имени большевиков вовсю «мутит воду» в той же «брежневской» Екатеринославской губернии в качестве руководителя так называемого Союза сапожников, к тому же нелегального. Он и являлся настоящим сапожником там же, в Екатеринославле (позже – Днепропетровске), откуда, в сущности, Брежнев и пошел в рост. Кто знает, может и папе, мастеровому Илье Брежневу, набойки на праздничные сапоги набивал?

В отличие от Жукова, Каганович никогда не комплексовал от унижений. Правда, многие из них исходили от Сталина, потом от Хрущева, первых лиц государства. Увы, такое терпят многие, даже за честь почитают. Маршал Блюхер, когда его расстреливали по приговору, в сущности, лично Сталина, перед пистолетным дулом кричал: «Да здравствует Сталин!». Ужас какой-то!..

По ночам у себя на квартире, что на восьмом этаже Фрунзенской набережной, под матерчатым, еще «кремлевским» абажуром, старый (83 года), больной, плохо видящий Лазарь Каганович почти на ощупь водит пером по бумаге, положенной на разлинованный жирными полосками листок:

«Уважаемый Леонид Ильич! Я вновь вынужден беспокоить Вас по тяжкому для меня делу – вопросу о восстановлении меня в правах члена партии. Я написал обращение в Президиум XXV съезда КПСС и посылаю его Вам в надежде, что Вы не просто передадите его, а по существу поможете положительному решению… Мне тяжко жить на склоне лет вне партии, которой я отдал свою жизнь, и я очень прошу Вашей помощи… С товарищеским приветом, Л.М. Каганович, г. Москва, 19 февраля 1976 г.».

Опираясь на трость, большой, грузный, некогда всесильный Лазарь, именем которого даже назывался Московский метрополитен, ковыляет на почту, где его знают, но относятся плохо – надоел! Глядя на адресата, кочевряжатся, пытаются отговорить, требуют заполнить какие-то бумажки, а он, как назло, очки забыл. Просит у посетителей, наконец, какая-то сердобольная старушенция суетливо достает свои, захватанные пальцами, перевязанные суровой ниткой. Несмотря на унижения, пишет, пишет и пишет, старательно складывая рукописные копии в архив. «Старый кадровик» (как часто себя называет) бережно хранит все бумажки, авось пригодятся.

Зря! Никто ему не отвечает, ни «уважаемый Леонид Ильич», которому старик даже осмелился напомнить о совместном участии в боевых действиях под Новороссийском («…Я с удовлетворением вспоминаю нашу работу по организации десанта на Малую землю и Ваше письмо ко мне с Малой земли», – и так далее), ни Андропов, ни тем более Черненко, я уже не говорю про Горбачева.

Только Всевышний, видать, пожалел старика, наградив долгой жизнью. В конце концов, пережил их всех, «стойких ленинцев» (Горбачев не в счет, потому как не стойкий, и вообще, как выяснилось, «казачок засланный»). Пережил генсеков, от Сталина до Черненко включительно. Так 25 июля 1991 года беспартийным и помер, полтора года не дотянув до сотни лет. Одна радость – вместе с той самой партией, которой служил с исступлением сторожевого пса, месяца не дотянув до ее массовой кончины…

Среди героев юбилейного 1965 года значился человек, фамилию которого, говорят, Брежнев внес в список лично. Это был Павел Батицкий, почти земляк генерального (тоже с Украины, из Харькова). Как и Брежнев, трудовую жизнь начинал «фабзайцем», то есть с фабрично-заводского училища.

Огромного роста и довольно устрашающей внешности (брови – Брежнев позавидует), Батицкий попал в армию четырнадцати лет, был зачислен воспитанником в Харьковскую военно-подготовительную школу (что-то вроде прообраза суворовского училища). По жизни их пути ни до войны, ни во время войны не пересекались. Подполковник Батицкий вступил в бой в первый день будучи начальником штаба моторизованной дивизии в Прибалтийском особом военном округе, а Победу встретил в Праге, командиром стрелкового корпуса, в тридцать три года от роду став генерал-майором.

Стал бы Героем Советского Союза, да отбрил однажды по рации высокопоставленного политработника, причем с употреблением слов «полового» значения. Тот обиделся и не поленился – смотался на «Виллисе» в штаб армии и лично порвал представление, уже готовое идти наверх.