Тайны Дивнозёрья

– О, я уже бывала однажды на Границе. Там, где течет Путь-ручей. А это та же или какая-то другая?

– Все Границы похожи – отсюда легко можно выйти на Дорогу Снов и попасть в Явь, Дивь, Навь, если знать пути. Но в Сонном царстве ты вроде уже тоже бывала?

– Ой, да, – закивала Тайка. – Просто не думала, что оно тоже на Границе находится. И там не было никакой дороги…

– А где же ему еще быть? – Осень перекинула за спину тяжелые седые косы, и Тайка только теперь разглядела в них озорные рыжие прядки, похожие на язычки пламени. – Дороги ты еще научишься видеть. А пока взгляни, вот твое задание. Эти нити надлежит распутать, слишком уж сильно они заплелись.

М-да, «заплелись» – это было еще мягко сказано! Даже проводки в старом бабушкином радиоприемнике, который постоянно чинил дед Федор, и то находились в большем порядке! Тут придется изрядно попотеть.

– Я тебя оставлю, – в руках ведуньи появился пучок соломы, из которой та в два счета смастерила птичку-невеличку, похожую на ласточку. Щелчок пальцами – и ожившая пичужка, перелетев к Тайке на плечо, осторожно клюнула ее сережку-колечко.

– Это моя помощница, – прищурилась Осень; морщинки от ее глаз разбегались, будто солнечные лучики.

– Ласточка?

– Нет, весточка. Так ее зовут. Если будет что-то непонятно, она даст добрый совет. Ну, бывай, ведьма!

Тайка моргнуть не успела, как старая ведунья уже пропала с глаз долой, а соломенная пичужка браво чирикнула:

– За работу! За работу!

– Ишь, раскомандовалась, – фыркнула Тайка, но перечить не стала. В конце концов, за этим она сюда и пришла.

Нити сперва не слушались: шипели, словно змейки, так и норовя выскользнуть из пальцев. Но вскоре дело пошло на лад. Пару часов спустя Тайка обнаружила, что, если взять нитку особым образом, можно увидеть того, кому она принадлежит.

Матушка Осень оказалась права: не всякая разлука была горька. Чужие незнакомые люди нежно обнимали друг друга перед расставанием, обещали писать и помнить, прощались не навсегда, а до новых встреч. Кто-то, бывало, уходил насовсем, оставляя прошлую жизнь позади, – навстречу лучшей судьбе. Случались, конечно, и слезы, и упреки, и даже настоящее горе. В такие моменты Тайка сама закусывала губы, чтобы не расплакаться, но даже в эти минуты она понимала: все, что ни делается, – к лучшему. Если бы не было разлук, люди так искренне не радовались бы новым встречам. И хоть ей самой было невыносимо горько после ухода бабушки – не случись этого тогда, Тайка не стала бы такой, как сейчас. Всего за полгода она изрядно повзрослела, научилась принимать решения и брать на себя ответственность, стала заботиться о других – так что да, все было правильно.

– Эй, птичка-весточка, а ты не знаешь, где тут моя нить?

А что, ей и впрямь было интересно. Кто бы на ее месте устоял от искушения взглянуть на собственную судьбу?

– Вообще-то, я не должна тебе показывать, – с сомнением чирикнула пичужка. – Не стоит человеку знать свою судьбу наперед.

– Это еще почему? – захлопала глазами Тайка.

– Потому что все течет, все меняется. А тот, кто будет спотыкаться на каждой развилке, далеко не уйдет, – в голосе птички-весточки проскользнула насмешка. – Везде, где суждено упасть, соломки не подстелешь. Живи уж, как живется, ведьма. Не гневи судьбу.

– Да я не за этим. Мне просто любопытно, – Тайка смутилась.

– Никто из смертных, взявших в руки свою нить, не удерживался от искушения, – птичка совсем по-человечьи покачала головой. – Каждый хоть что-нибудь, да менял. Не в прошлом, так в будущем. Вот положа руку на сердце, ведьма: неужели ты ни о чем не жалеешь?

Конечно, Тайка жалела о многом. У каждого в жизни случались ошибки, которые хотелось бы исправить. Но на них люди учатся. А промахов не допускает только тот, кто ничего не делает.

Она качнула головой, уверенная, что справится с искушением, и птичка перепорхнула с ее плеча на одну из красных нитей, натянутую между двумя стволами березок, и зацепилась за нее коготочками, балансируя:

– Ну, тогда смотри, коли такая смелая.

Тайка потянулась к нитке – и в тот же миг отдернула руку. Стало вдруг боязно. Шутка ли: вся ее судьба проходила перед глазами – такая прямая, осязаемая. А к ней, будто цветы к солнышку, тянулись другие нити-судьбы. Рыжая и косматая мохеровая – это наверняка Пушок. А серая, как волчья шерсть, видимо, Никифор – вон как, с самого детства переплелись (а домовой, говорят, любил ее в люльке качать). Бабушкина темно-синяя (ее любимый цвет, кстати) крепко скручивалась с Тайкиной ниткой в начале, но потом отходила все дальше и дальше, соединяясь с другой – изумрудной с золотинкой. Следить за переплетениями было безумно интересно. Ох, сколько еще встреч и разлук ей предстояло пережить на своем веку! Интересно, а которая из нитей принадлежала Яромиру? Да и нитка Лиса тут, наверное, тоже была? Хорошо бы отыскать ее, чтобы понять: надо ли в ближайшее время опасаться появления Кощеева сына?

От размышлений ее отвлек звонкий птичий голосок:

– Чего уставилась, ведьма? Никак работу уже закончила?