Тайны, догадки, прозрения<br />(Из истории физиологии)

Казалось бы, какое отношение принятие пищи может иметь к «центрам» наказания или тоски? Записи биотоков, снятые с мозга, однако показали другое: пища оказывает успокаивающее действие, удовольствие, от нее получаемое, как бы отключает «внимание» мозга, сосредоточенное на отрицательных эмоциях. Оттого и многие больные нервными и психическими заболеваниями обладают повышенным аппетитом: процесс еды и насыщения гасит в их мозге очаги повышенного возбуждения.

Живой организм катастрофически реагирует на продолжительную работу мозга в режиме активности — это подтверждено многими сотнями экспериментов и многими годами клинических наблюдений.

Исследователи отмечают, что один из первых серьезных ударов, как правило, приходится на желудочно-кишечный тракт, различной тяжести заболевания которого — частый спутник неврозов. Причем в экспериментах на животных удалось заметить, что невротизация почти неизбежно приводит к язве желудка, если в камере отсутствует пища.

Поэтому не исключено, что поминальная тризна, существующая в традициях многих народов, — это мощный коллективный, естественно, интуитивный метод защиты от эмоционального стресса.

Так что то, что мы часто принимаем за обывательское утверждение — «у меня язва желудка на нервной почве», — вполне соответствует и медицинской точке зрения: именно неврогенный фактор — одна из главных и наиболее частых причин возникновения язвы.

Очень многие исследователи в разных отраслях знания осторожны в своих утверждениях — категорическая их форма становится возможной только в случаях бесспорной доказанности, основанной на фактах, не подлежащих двоякому истолкованию и не вызывающих никакого сомнения. Я особенно часто встречаюсь с подобной осторожностью в беседах с физиологами и в научной литературе, ими написанной. Обороты — «по-видимому», «возможно», «вероятно», «как показали эксперименты» и тому подобное, — почти непременная оговорка как экспериментаторов, так и теоретиков.

И невольно снова приходят на ум мудрые слова Мегуна — сегодняшнее открытие через некоторое время может быть аннулировано как таковое, и новые открытия придут на смену ему.

Должно быть, в науке о высшей нервной деятельности, которая в сущности, совсем недавно получила право называться настоящей наукой, вооруженной высокой техникой и новыми методиками, такая осторожность наиболее оправдана. Не говоря уже о том, что нейрофизиология имеет непосредственное отношение к человеку, в том числе к избавлению его от множества неизбывных страданий, — в ней, этой науке, еще непочатый край неведомого, неизученного, непознанного. И каждый день может принести новые факты, которые не лезут в рамки прежних представлений, и каждый комплекс экспериментов открывает новые механизмы — и все это предстоит еще объяснить.

Тайны, догадки, прозрения — сейчас они в стадии разработки научных обоснований, в стадии рождения многих совершенно новых, опровергающих прежние, теорий.

Вернувшись к удовольствию, получаемому от принятия пищи, от необходимости есть, чтобы выжить, к тому, что утоление голода — основная и врожденная потребность любого живого организма, что всякий новорожденный детеныш видит в матери, прежде всего кормилицу и оттого с первого момента существования «любит» ее, вернувшись к этому, мы сможем показать поразительный пример такого «опровержения» установившихся взглядов.

Ибо оказалось, что «не единым хлебом жив человек»! Речь, правда, пойдет об экспериментах с детенышами птиц и животных; но никто еще не сказал, что они неприменимы и к человеческому потомку…

Понятие «импритинг» — запечатление — введено в научный обиход Конрадом Лоренцем. Им это явление и подсмотрено в природе, а затем подтверждено личными опытами, иной раз весьма забавными.

«Дачники, спешившие домой в субботний вечер, оказались свидетелями странной картины: пожилой грузный мужчина (кто-то в толпе сказал, что он профессор) двигался зигзагами на корточках, старательно крякая, как утка, то и дело оглядываясь назад. Высокая трава скрывала от удивленных зрителей цепочку совсем маленьких утят, неотступно следовавших за профессором. Стоило ему замолчать или встать во весь рост, как утята начинали в испуге пищать, словно потерянные. Профессор вытирал пот со лба, вновь приседал, крякал, и кавалькада двигалась дальше.

Этим „странным профессором“ был известный этолог Конрад Лоренц».

Так начинает свой рассказ о формировании поведения детенышей у млекопитающих и птиц кандидат медицинских наук Э. Рутман. К чему привязывается детеныш — к матери или к некоему набору признаков, ее олицетворяющих? Потому ли, что мать кормит, или потому, что она защищает? Какие эмоции «главнее» — голод или страх?

Каждый, не задумываясь, ответит на эти вопросы: конечно, к матери; прежде всего потому, что она кормит; разумеется, голод «главнее». Так подсказывает нам здравый смысл, резонно отмечает Рутман. Но в жизни происходит как раз наоборот, доказывает она всем содержанием своей статьи.