Тайны, догадки, прозрения

Испуг — фактор психический; он делает реакцию у медведя во много раз сильней и выраженней причины, вызвавшей ее, а у мальчика — удесятеряет присущие ему возможности.

«Начало явления есть раздражение чувствующего нерва, продолжение — ощущение испуга, конец — усиленное отражательное движение». Классическая рефлекторная дуга! «Перед вами, любезный читатель, первый еще случай, где психическое явление введено в цепь процессов, происходящих машинообразно».

Но, — спросит читатель, — а как же, например, с такими невольными движениями, которые вытекают из чувственных наслаждений? Например, улыбка от приятного запаха вкусной еды или, наоборот, гримаса отвращения от еды, к которой в данный момент не хочется притронуться?

«Положим, например, что центральная часть того аппарата, который начинается в носу обонятельными нервами, воспринимающими запах кушанья, находится в данный момент в таком состоянии, что рефлексы с этих нервов могут проходить преимущественно на мышцы, производящие смех; тогда, конечно, при возбуждении обонятельных нервов человек будет весело улыбаться. Если же, напротив, состояние центра таково, что рефлексы могут происходить только в мышцах, оттягивающих углы рта книзу, тогда запах кушаний вызовет у человека кислую мину. Допустите только, что первое состояние центра соответствует случаю, когда человек голоден, а второе бывает у сытого — и дело объяснено».

Вероятно, моим современникам эти объяснения сложнейших механизмов эмоций покажутся наивными и вызовут улыбку. Улыбнувшись, помните, что, стало быть, ваше представление о наивности находится в непосредственной связи с мышцами рта, «производящими смех»… А если всерьез — подумайте о том, что весь трактат Сеченова о рефлексах — не что иное, как гениальное прозрение. Никакой возможности для экспериментального изучения эмоций у него тогда не было — и долго еще не было, пока в дело не вмешался стереотаксис (о нем — особый разговор). Но идеи, осенившие Сеченова, указывали на возможность изучения эмоций как проявления деятельности головного мозга, и из его трактата вытекал вывод: эмоции подлежат исследованию, как и любые другие проявления животных и человека.

Очень трудно было одной лишь силой логических рассуждений доказать отражательную сущность сознательных движений человека, зависящих от его воли, от его мысли. А именно к этому и стремился ученый — соединить психическое с физическим. Но логика у него была железная и, отталкиваясь от того, что причина всякого человеческого действия лежит вне его, Сеченов развивает свое доказательство на примере человека, заснувшего «мертвым сном»:

«…психическая деятельность такого человека падает, с одной стороны, до нуля — в таком состоянии человек не видит снов; с другой, он отличается чрезвычайно резкой бесчувственностью к внешним раздражениям: его не будит ни свет, ни сильный звук, ни даже самая боль Совпадение бесчувствия к внешним раздражениям с уничтожением психической деятельности встречается да лее в опьянении вином, хлороформом и в обмороках Люди знают об этом, и никто не сомневается, что оба акта стоят в причинной связи. Разница в воззрениях на предмет лишь та, что одни — уничтожение сознания считают причиной бесчувственности, другие — наоборот. Колебание между этими воззрениями, однако, невозможно. Выстрелите над ухом мертво спящего человека из 1, 2, 100 и т. д. пушек — он проснется, и психическая деятельность мгновенно появляется; а если бы слуха у него не было, то можно выстрелить теоретически из миллиона пушек — сознание не пришло бы. Не было бы зрения — было бы то же самое с каким угодно сильным световым возбуждением; не было бы чувства в коже — самая страшная боль оставалась бы без последствий. Одним словом, человек, мертво заснувший и лишившийся чувствующих нервов, продолжал бы спать мертвым сном до смерти».

Между прочим, через много десятков лет после этих логических выводов Сеченова было сделано классическое наблюдение над человеком, у которого здоровыми были только один глаз и одно ухо. Стоило ему закрыть единственный глаз и единственное ухо, и тем самым исключить внешние раздражения, как он тут же погружался в сон. Психическая деятельность прекращалась. Впоследствии подобные наблюдения делались не однажды.

Но если у человека сохранился хоть один орган, связывающий его с внешним миром — глаз, ухо, любой другой из пяти органов чувств, — он в состоянии жить психической жизнью, пусть менее интенсивной, чем здоровый человек. Что и подтверждает Сеченов: «…первая причина всякого человеческого действия лежит вне его», независимо от того, действует человек сознательно или машинально. Никаких особых мышц для сознательных, произвольных движений не существует, равно как и никаких специальных нервов. Поэтому все, что является законом для движений непроизвольных — их рефлекторное по отношению к среде происхождение, — точно так же закономерно и для движений произвольных.