Тайны Древнего Лика

Пилот еще раз подумал, что обличьем своим Кинич Какмоо совсем не похож на свою паству, а похож на заплывшего жиром чванливого негра, — и тут же выпрыгнуло из подвалов памяти, казалось бы, прочно забывшееся за ненадобностью. Еще одна история из тех, что, как арахис из надорванного пакетика, сыпались из лорда-хранителя информации Алекса Батлера, под завязку забившего свою голову всякой всячиной, тутти фрутти на любой вкус и цвет.

Орфей-всезнайка говорил однажды на базе в Юте что-то такое о древних каменных головах — огромных скульптурах, найденных, кажется, где-то в этих краях. Головах с обликом именно негров, а не индейцев. «Головы ольмеков» — вот как они назывались. Не сиделось, видать, неуемным неграм в своей Африке, тянуло в другие края… Вот только почему индейцы поклонялись негритянскому божеству?…

Впрочем, сейчас у пилота были дела поважнее, чем раздумья по поводу загадок истории. Подчиняясь жесту своей юной освободительницы, он вместе с ней подошел к ширме и с интересом проследил за тем, как девушка отодвигает одну из секций, открывая проход. Он не рассчитывал на то, что там обнаружится гидроматрас или обширное ложе-сексодром. Гораздо чаще он обходился без этого. Но то, что он там увидел, было, пожалуй, похлеще гидроматраса и всех сексодромов вместе взятых.

За ширмой, на каменном полу, тускло отражающем свет факела, сидел во всей своей небесной красе сам солнечный бог Кинич Какмоо. Точнее, сидел он не на полу, а на невысоком пьедестале, к которому вели три ступеньки. Размерами каменный бог был чуть больше пилота. Лицо его украшала золотая маска — уменьшенная копия барельефа в нише, тело было расписано кое-где стершейся разноцветной узорчатой татуировкой. А по обилию уже привычных пилоту разнообразных побрякушек — браслетов, колец, ожерелий, пластин, трубочек, бляшек, перьев и прочего — солнцеликий превосходил десяток верховных жрецов вместе взятых. Никакой одежды на нем не было. Кинич Какмоо (если, конечно, именно так называли его здешние индейцы) сидел, слегка откинувшись назад и упираясь отведенными за спину руками в постамент, словно загорал на пляже. Для полного сходства не хватало только дорогих солнцезащитных очков. Но не будет же бог Солнца скрывать свое лицо от самого себя! Его полусогнутые в коленях ноги были широко разведены, и вздымался между ними золотой, ярко блестящий фаллос. Его величине могли бы позавидовать не только любители сексуальных утех из породы homo sapiens, но, пожалуй, и племенные жеребцы. Солидный был детородный орган у солнечного божества, напряженный, вытянутый в струнку и готовый вонзиться туда, куда надо.

Но только хоть и бог это был, — а все-таки каменный, с добавками золота. Всего лишь скульптура. Статуя. Неподвижное подобие, совершенно неспособное ничего никуда вставлять. А значит…

А значит, сообразил слегка оторопевший от этого зрелища Свен, солнечный бог фигура тут пассивная, и главную роль в обряде играет совсем не он. Пилот почти не сомневался в том, что не просто так, не для красоты, не для молитв и песнопений разместили здесь негроидного бога в такой позе и с такой мощной штуковиной, на которую так удобно присесть, повернувшись к нему спиной и держась руками за раздвинутые гладкие каменные колени. И не просто присесть, и не каждому присесть… А именно женщине. Девушке. Девственнице. Принять в свое лоно золотой фаллос солнечного бога. Кровь из разорванной плевы — ему, богу, первому. Право первой брачной ночи. Да, конечно, больно, — а что поделать? Разве это не высшая честь — совокупиться с солнечным божеством?

Зачем девушка с труднопроизносимым именем привела его сюда? Чтобы он присутствовал при обряде? Или?…

Ну, конечно — или!

Торнссон перевел взгляд на неподвижно стоящую Лолалиатцакоаце. Она сделала шаг к постаменту, воткнула факел в углубление у ступни божества и медленно повернулась к пилоту.

— Лола… — сказал он.

— Су…ээн… — сказала она.

И перешла на язык жестов.

Этот язык был прост и понятен. Для того, чтобы пользоваться им, не нужно ходить на какие-то курсы и слушать кассеты с записями текстов. Наверное, на таком языке можно общаться даже с инопланетянами. Главное — чтобы у собеседников не было никаких предубеждений и они искренне желали понять друг друга.

Лолалиатцакоаце показывала пальцем на едва различимый в трепещущем свете факела потолок и тихо и напевно говорила что-то. Переводила палец на пилота, разводила руки в стороны, как крылья, и кружилась на месте, глядя вниз, себе под ноги, словно с высоты… Без всякого смущения поглаживала золотой причиндал божества и устремляла взгляд на эластичные плавки Свена… Притрагивалась ладонями к своему животу и выпячивала его… Что-то покачивала на руках… Простирала их к статуе божества… Расправляла плечи, изображая пальцами колышущиеся перья над головой… Это был целый моноспектакль, это был театр пантомимы, это была пламенная речь — изложение дальнейшей жизненной программы Лолалиатцакоаце.

И Торнссон прекрасно разобрался в этой программной речи.