— Для нас с вами главное даже не это, — продолжал Батлер. — Мы сами должны быть каббалистами. Каббала говорит о том, что мы не можем изменить события и их последовательность, потому что это записано в нашем духовном гене. Но мы можем изменить наше отношение к происходящему, понимаете? А оно в корне меняет наше ощущение событий от драматического к радостному. Однако приверженец каббалы никогда не старается видеть происходящее. Напротив, он абстрагируется от самих событий и приподнимает себя над ними в своем отношении к ним, как к абсолютно доброму управлению Творца. Улавливаете мысль?
— Улавливаю, — так же тяжело кивнул Доусон. — Что ни делается — все к лучшему? А если вспомнить Вольтера: «Все к лучшему в этом лучшем из миров»? Улавливаете мысль? — скопировал он Батлера, поставил локоть на стол и подпер ладонью щеку. — Так что, будем каббалистами, Алекс? Хотя… как же все это… неожиданно… как гром среди ясного неба… Неожиданно — и странно… — И он в очередной раз потянулся к бутылке.
— Пол, я вас не дотащу до отеля, — предупредил Батлер.
— Абстрагируйтесь от событий, — с хмельным смешком посоветовал Доусон. — При… приподнимитесь над ними, мы же с вами каб… каббалисты. Вы ведь меня уже дотащили, в будущем, согласно вашей каб… каббалистике.
Вскоре, слегка пошатываясь, Доусон в сопровождении Батлера вышел на улицу. Они уселись в вызванное такси и поехали в отель «Чаттануга чу-чу».
— Постараемся смотреть на вещи просто, — не очень внятно выговорил Доусон. Одновременно он пытался непослушными пальцами отвинтить крышку еще одной, прихваченной с собой, бутылки, названной по имени человека, который придумал коньячные «звездочки». Темнокожий водитель бросал неодобрительные взгляды в зеркало над лобовым стеклом. — Вот угодили мы с вами в переплет… переживаем… голову ломаем… А что если сейчас доедем до того перекрестка — и р-раз! Все! Финал!..
— Почему? — спросил Алекс, глядя на напрягшегося таксиста.
Доусон засмеялся, бросил неподдающуюся бутылку «Хеннесси» на сиденье.
— Потому что весь этот мир всего лишь экскременты Господа. Фекалии. И я, и вы, и Европа с Азией, и Марс с Полярной звездой… Экс-кре-мен-ты! Мы что-то там такое исследуем, воюем, пытаемся докопаться до истины… А истина-то, вот она: Вселенная — это унитаз. Сейчас Господь сольет воду — и все для нас кончится…
Таксист, фыркнув, облегченно покрутил головой и прибавил газу.
— Пол, как вы смотрите на то, чтобы погостить у меня, в Трентоне? — спросил Батлер.
— Никак не смотрю, Алекс, — расслабленно отозвался Доусон. — У меня все плывет перед глазами, кружится…
— Это вас вода из унитазного бачка Господа кружит. Так как насчет погостить?
— Да, — размашисто кивнул Доусон, чуть не ударившись подбородком в собственную грудь. — С-согласен. Плохо мне будет одному… Хотя и с вами лучше не будет…
— Посмотрим, — сказал Батлер.
Несмотря на выпитое, Доусон нашел в себе силы для того, чтобы оформиться в отеле. Батлер довел его до номера, и Пол тут же, не раздеваясь, упал на кровать и отрубился. Ареолог ушел к себе и заказал два билета на завтрашний авиарейс до Трентона. А потом уселся возле телевизора и принялся переключать каналы. Делать ничего не хотелось — да и нечего было делать… Мысли постоянно возвращались к Флоренс, и это были тяжелые мысли. Телевизор хоть как-то отвлекал, а под шумную телеигру с дурацкими вопросами, заставившими вспомнить рассуждения Доусона о повальной дебилизации, Батлер и вовсе задремал.
Разбудила его трель мобильного телефона.
«Очнулся, — подумал Батлер и покосился на стол, где возвышалась изъятая у Доусона бутылка „Хеннесси“. — Наверное, не может сообразить, где находится…»
Но это был не Пол Доусон. Это был братец Ник.
— Привет, Алекс! Узнаешь филадельфийского изгнанника? — начал он бодрым голосом, в котором, однако, сквозила некоторая напряженность.
Такое прозвище Ник придумал себе сам, хотя никто его никуда не изгонял. Он добровольно уехал в Филадельфию попытать счастья и попытал — только, видимо, чего-то другого. Но в родительский дом, несмотря на уговоры, возвращаться не собирался.
— Узнаю, — отозвался Батлер. — Привет, Ник.
— Я утряс дела и готов тебя навестить. Как насчет завтра?
— Завтра… — повторил Батлер, нагнулся за упавшим на пол пультом и выключил звук у телевизора. — Вообще-то, я сейчас в Чаттануге.
— Ого! — сказал Ник. — Чаттануга чу-чу!
— Угадал. Именно в этом отеле.
— И надолго тебя туда занесло?
— Завтра улетаю. Так что давай послезавтра, Ник.
— Дьявол, я уже билеты купил. Теперь придется менять…
— А что ж ты раньше не позвонил? Я бы не спешил с Чаттанугой.
— Да ладно, не беда, переиграю. Тут еще вот какое дело, братишка… — Прежняя напускная бодрость исчезла из голоса Ника, и тон у него теперь был совсем другой. — Я не один хочу приехать, Алекс. Вернее, она тоже хочет…
— Без проблем, Ник. Рад за тебя.
— Она раньше не хотела, — еще больше понизил голос Ник. — Ну, пока ты… с Геддой… А теперь говорит: «Тоже поеду»…
— Что? — Батлеру показалось, что в живот ему угодила ледяная глыба. — О ком ты, Ник? Кто она?
— Ну…Джейн. Джейн Белич.