Каталински равнодушно проводил его глазами и перевел взгляд на далекий Марсианский Лик. И подумал о том, что не ошибся в своем предположении. Исполин действительно не был мертвым монолитом, наподобие вытесанных в скалах египетских храмов. Он жил какой-то своей таинственной жизнью, он менялся. Сейчас на его каменном боку, обращенном к модулю, серебрился безукоризненно правильный прямоугольник. Его там не было, когда инженер вышел из «консервной банки», — это Каталински знал точно.
Марсианский Сфинкс, вернее, то, что земляне называли «Марсианским Сфинксом», был способен на метаморфозы.
Инженер почему-то совершенно не удивился и вообще не ощутил никаких эмоций, воспринимая реальность — или то, что казалось реальностью — с безразличием лежащей в холодильнике рыбы. Встав с трапа, он подошел к вездеходу и снял фонарь с брошенного на сиденье шлема. Зачем ему нужен фонарь, он не знал, но ему и в голову не приходило искать какое-то объяснение. Перчатки Каталински надевать не стал. Обогнув ровер, он неторопливо зашагал по равнине к каменному колоссу, прямо к серебристому пятну. Зашагал, словно был морским судном, плывущим на свет маяка. Или мотыльком, летящим к смертельно обжигающей лампе.
Прямоугольник медленно приближался, и было уже понятно, что это ворота. Огромные закрытые ворота, к которым вели несколько широких каменных ступеней. Вероятно, это была верхняя часть высокой лестницы. За долгие века песчаные бури сделали свое дело, засыпая все вокруг, и теперь ворота оказались совсем близко к поверхности увядшей планеты.
Да, раньше Каталински не видел здесь ни ворот, ни ступеней, не было такого входа и на схеме командира, — но инженер совершенно не думал об этом. Никаких вопросов у него не возникало, и он брел, как во сне, спокойно глядя в пространство перед собой.
Сфинкс навис над ним. Астронавт, чему-то улыбаясь, медленно поднялся по полустертым ступеням. И остановился на верхней площадке возле высоких двустворчатых серебряных ворот с массивными дугообразными бронзовыми ручками. Сбоку от ворот, из покрытой разводами мелких извилистых трещин бугристой стены (или бока марсианского существа), торчал на высоте чуть больше человеческого роста длинный, толщиной с руку, стержень из темного металла.
«Похоже на рычаг. — Инженер осторожно прикоснулся к стержню. — Дерни за веревочку — дверь и откроется?…»
Он обхватил стержень ладонями и, поджав ноги, повис на нем всем своим весом, как гимнаст на перекладине. Стержень даже не шелохнулся.
Но Каталински не собирался отступать — он был уверен в успехе. То отталкиваясь подошвами от каменной площадки, то повисая на рычаге, он упорно старался раскачать его, вновь заставить работать древний механизм.
И наконец у него получилось.
Рычаг со скрежетом опустился, заставив взмокшего от усилий инженера упасть на колени. Что-то защелкало, зажужжало, словно невесть откуда налетел вдруг рой рассерженных пчел, — и высокие серебряные двери с громким шорохом подались назад, открываясь, откатываясь с поворотом на невидимых колесах по дугообразным колеям, выдолбленным в каменном полу. Утренний свет жадно устремился в застоявшуюся, спрессованную столетиями темноту, размягчил ее — и почти сразу захлебнулся в ней.
Но ему на помощь тут же пришел луч фонаря.
Поводя фонарем из стороны в сторону, астронавт без колебаний шагнул внутрь. Лицо его было совершенно спокойно и даже безмятежно — словно не раз и не два доводилось ему бывать за этими серебряными воротами.
Перед ним простиралось пустое пространство, огромный зал с высокими сводами — и дальние стены, и потолок терялись в темноте. Гладкая каменная поверхность под ногами была покрыта пылью, и шаги получались неслышными, как по первому мягкому снегу. Инженер обернулся. За открытыми воротами распростерлась бурая равнина. Вдали застыл посадочный модуль, похожий на какое-то диковинное насекомое, приготовившееся к прыжку сквозь небеса. И этот летательный аппарат, как и ранее вездеход, почему-то казался странным и нелепым, из разряда предметов и явлений, находящихся по другую сторону, за чертой…
Некоторое время Каталински стоял, равнодушно глядя на модуль, а потом повернулся к молча и терпеливо ждущей его темноте. И медленно двинулся вглубь зала.
Он сделал сотни две шагов — и вдали проступило какое-то смутное светлое пятно. Переложив фонарь из руки в руку, инженер, сам не зная почему, ускорил шаги. По сторонам он больше не глядел и не оборачивался на видневшуюся в проеме ржавую равнину с нелепым летательным аппаратом. Он глядел только вперед, на это светлое пятно, словно слышал дивное пение неведомых марсианских дев-сирен…
Перед ним был саркофаг, большой серебряный саркофаг, возвышающийся над каменным полом. Множество тонких черных линий на его поверхности извивались причудливыми узорами. Орнамент этот был совершенно непривычен человеческому глазу. Он рождал у инженера какие-то смутные странные чувства, которые вдруг всколыхнулись в темных обманчивых глубинах подсознания — возможно, в прапамяти — и начали медленно всплывать…