Тайны Древнего Лика

«Дорога из желтого кирпича», — мелькнуло в голове у Флоренс.

Только эта дорога отнюдь не вела к волшебнику Страны Оз, в Изумрудный Город, и не шагала по ней девочка Дороти.

За высокой оградой из толстых железных прутьев с заостренными наконечниками раскинулся больничный парк — деревья, аккуратно подстриженные кусты, клумбы чуть ли не всех цветов радуги, длинные скамейки с изогнутыми спинками.

«Замечательное место, — подумала Флоренс, припарковываясь рядом с приземистым „ягуаром“. — Если бы оно не было больницей».

Люди сидели на скамейках, люди прогуливались по дорожкам вдоль клумб и кустарника, пожилые и не очень, и было видно, что это не простые отдыхающие. Отпечаток болезни лежал на их осунувшихся лицах. Лица казались серыми в бледном свете пасмурного утра, сулящего такой же пасмурный день, и опущены были плечи, и неуверенной была походка. Там, в парке, находились безусловно больные люди, и Флоренс с замиранием сердца подумала, что многие из них не выздоровеют уже никогда.

— Спасибо, Флосси, — с чувством сказала Пенелопа. — Уж выручила так выручила.

— Тебя подождать? — спросила Флоренс, продолжая разглядывать невеселую картину за больничной оградой.

— Что ты, что ты! — замахала руками Пенелопа. — Я ее покормлю, погуляю с ней, а уж потом обратно. Так ведь уже налегке! Поезжай, Флосси, у тебя же свои дела.

— Давай хоть до ворот помогу донести, — предложила Флоренс.

И Пенелопа вновь легко согласилась:

— Ну, если тебе не очень трудно… Еще один бисквит с меня! Лично тебе, Фло.

Следуя за Пенелопой, Флоренс приблизилась к воротам. Она не отрывала взгляда от больничного парка — что-то в этом парке притягивало ее, словно был там какой-то невидимый магнит. Или удав.

Из-за кустов показалось инвалидное кресло с высокой спинкой и большими, тускло блестящими колесами. Его неспешно катил перед собой санитар в бледно-зеленом халате — долговязый, стриженный под ежик парнишка никак не старше двадцати. Скорее всего, подрабатывающий студент или же волонтер из Армии спасения. В кресле сидела пожилая женщина в невзрачной серой кофте. Ноги ее были прикрыты клетчатым пледом, а сухие кисти рук безвольно свисали с подлокотников. Женщина, чуть подавшись вперед, неподвижным взглядом смотрела на дорожку. Трудно было сказать, видит она что-нибудь или нет, а если видит — осознаёт ли увиденное. Женщина была совершенно седой и выглядела беспомощной и жалкой.

— То же самое, что и у моей, — сказала Пенелопа, остановившись. — Память отшибло начисто, да еще и ходить не может. — И, тяжело вздохнув, добавила: — Я тут уже почти всех знаю… особенно из давних.

«В чем дело? — в смятении подумала Флоренс, не в силах отвести глаз от окаменевшего, похожего на маску лица несчастной. — Что я там увидела, что?…»

— У матери хоть я есть, — грустно продолжала Пенелопа, — а у этой никого, ни родных, ни знакомых. — Она вновь шумно вздохнула, запрокинула голову. — Господи, да минует нас чаша сия…

И внезапно, словно отзываясь на это движение Пенелопы, женщина в инвалидном кресле медленно выпрямилась, и взгляд ее стал осмысленным. Санитар вез ее вдоль ограды, в десятке шагов от Флоренс и Пенелопы, и больная всем телом поворачивалась к ним. Руки ее уже не свисали, как плети, а вцепились, с силой вцепились в черные подлокотники.

«Что же это? — Флоренс никак не могла понять, что с ней такое, и сумка вдруг стала тяжелой, словно ее набили камнями, и ноги приросли к асфальту. — Она так глядит на меня… Что?… Почему?…» — Мысли были лихорадочными и растерянными.

Седая женщина с сухим истончившимся морщинистым лицом разжала пальцы и вскинула руку. Она указывала на низкое небо, затянутое серой мутью облаков, и что-то тихо говорила, и по дряблым щекам ее ползли слезы, выдавливаясь из выцветших глаз.

— Не приведи господь… — пробормотала Пенелопа. — Давай сумку, Фло, я пойду.

…Давно скрылись за деревьями санитар и седая пациентка, потерявшая память, — а Флоренс продолжала стоять у больничной ограды, за которой простирался печальный, совершенно иной мир, и на сердце у нее было тяжело. Так тяжело, словно кто-то подлый и беспощадный завалил его многотонными плитами. Она стояла соляным столпом, ощущая себя ни в чем неповинной женой Лота, покаранной жестоко и несправедливо. А перед внутренним взором ее все маячила и маячила тонкая иссохшая рука, воздетая к серым грозным небесам, за которыми нет и не может быть ничего хорошего.

Потом она все-таки смогла вернуться в свой «форд» цвета запекшейся крови, — но сердце продолжало болезненно ворочаться в груди тяжелым комком, и трудно было дышать…

5

Флоренс закашлялась, открыла глаза — и тут же зажмурилась, потому что ветер швырял ей в лицо рыжую пыль, и все вокруг было заполнено пылью. Перевернувшись на живот — боль вновь прогулялась по пояснице, — она выплюнула вязкий комок и спрятала лицо в ладонях.

«Пылевая буря, — подумала она. — Начинается пылевая буря…»