Валерий Максим{19}, описывая друидов южной Франции, указывает: «О них говорят, что они одалживают друг другу суммы, которые можно вернуть в последующем мире, настолько сильно они уверены в том, что души людей бессмертны».
Тот факт, что друиды приносили преступников и даже невинных в жертву мертвым или богам мертвых, очевидно из указаний Цезаря, Диона Кассия, Тацита, Диодора Сикула и других классических авторов. Это та практика, которая может иметь своим источником только одну идею — идею ублаготворения мертвых. Порой за этим можно усмотреть подношения силам роста, ритуал воскрешения из мертвых, но ранняя история и происхождение этого обычая определенно указывают, в первую очередь, на идею умилостивления умерших. Следы этого ритуала можно найти как в древнем Египте, так и в других областях. Цезарь{20} указывает, что среди галлов было принято возлагать любимых животных умершего человека на его погребальный костер, он также добавляет, что незадолго до его времени правления приносились в жертву рабы и слуги. Он говорит, что «их похороны были очень пышными и величественными, торжественность похорон была пропорциональна положению умершего в обществе. Все, чему покойный придавал при жизни наибольшее значение, бросалось в костер, даже животные, а в более давние времена зависящие от патрона вольноотпущенные и плебеи, которых он числил самыми для себя дорогими, должны были сопровождать его в другой мир». Они также считали, что «богов можно было умилостивить не иначе как принесением жизни одного человека в жертву за жизнь другого, отсюда следовало, что боги учредили публичные приношения такого рода, которые поручались заботе друидов. У последних имеются большие полые идолы, обвязанные лозами, в них они помещают живых людей и, предавая идолов огню, удушают их. Они считают, что воры, разбойники и другие нарушители закона являются самыми приятными приношениями для богов, но когда возрастающий уровень честности в обществе создает недостаток в преступниках, то их место должны занимать невинные».
Существует много свидетельств того, что культ мертвых был высоко развит среди кельтов. Барды пели хвалы умершим героям, а могилы некоторых из них считались священными местами. Считалось, что некоторые ирландские боги имеют свое обиталище в погребальных каменных пирамидах. В некоторых случаях мертвые хоронились в пределах домашнего очага, в том месте, где имели обыкновение собираться домашние лары, или духи. До сих пор накануне праздника Всех Душ кельты Бретани имеют обыкновение устраивать пир, в том числе для голодных умерших, как это периодически делали египтяне. Овен и змея в виде статуэток — кельтские символы подземного мира — обнаруживаются в галльских захоронениях.
Кэнон Мак-Каллох, описывая культ мертвых в своей небольшой работе
Мертвых также кормили в местах захоронений и в домах. При захоронении ребенка до пяти лет на кладбище Килранелагха в углубление кладбищенской стены помещали чашки, наполненные водой, и предполагалось, что дух ребенка должен был поить ею других духов. В Ирландии после смерти человека для духов выставляется еда, а на похоронах иногда кладут орехи в гроб. В некоторых частях Франции на могилу выливается молоко, а в Бретани и Шотландии предполагается, что мертвые принимают участие в похоронном пире. Это реликты языческих времен, и они соотносятся с ритуалами, которые в ходу у тех, кто почитает предков. В кельтских областях на том месте, где произошла насильственная или жестокая смерть, устанавливается каменная пирамида или крест с целью ублаготворить дух, и прохожие часто добавляют к этой пирамиде по камню{21}.
Практика проведения похоронных игр и празднеств также представляла собой кельтский ритуал, связанный с культом мертвых, и она напоминает троянские обряды погребений. Мертвых почитали на некоторых празднествах плодородия, таких как Лугназад и Самхайн, которые символизировали рождение и смерть растительности и возникли из представления, что некоторые убитые личности являли собой духи плодородия. «Именно в период оскудения земли, — говорит Кэнон Мак-Каллох, — совершались ритуалы почитания мертвых, ее детей»{22}. Сэр Джеймс Фрейзер считает, что праздник Всех Святых (1 ноября) должен был занять место языческого культа мертвых{23}.