Тайны древних бриттов

Таким образом, достаточно очевидно, что валлийские барды использовали для своих обрядов посвящения отвар из растений и трав, который, как они считали, может наделить испробовавшего его определенными силами вдохновения, красноречия, прорицания, а также певческим даром. Использование такой очистительной воды имело место и в мистериях Греции и Рима. В ходе обрядов, связанных с таинствами Цереры, использовался напиток, в который входили лавр, соль, ячмень, морская вода и цветы, сплетенные в венки. Это напоминает ингредиенты напитка Керридвен, который, по словам Талиесина, включал ягоды, океанскую пену, кресс-салат, сусло и вербену, которую собирали на высокогорье, в местах, защищенных от лунного света. Часть этого зелья также добавлялась в Гвин, или Брагвод — священный напиток, обычно использовавшийся в обрядах инициации. Его делали из вина, меда, воды и солода, он имеет сходство с напитком, потреблявшимся приверженцами Цереры, — отваром из вина, ячменя, воды и муки крупного помола.

^{Богиня Керридвен с котлом}

Осадок воды в котле Керридвен был ядовитым, зловонным, символически это означало, что он содержал грехи и скверну посвящаемых, поэтому он выливался — точно так же, как осадок воды, использовавшейся в мистериях Цереры^{36}.

О волшебном котле упоминает Талиесин; по его словам, он был введен в обращение девятью девами, которые «согревали его своим дыханием». Дэйвис^{37} считает, что это были Гвиллион, или «феи», — девы-пророчицы, имевшие сходство с девятью античными музами. Талиесин рассказывает, что они готовили свои отвары в котле, находясь в «четырехугольном каэре», или святилище, на «острове сильной двери». Похоже, здесь имеется в виду остров Сеон, упоминаемый в той же поэме; очевидно, он тождествен Сене, или Иль де Сейн, находящемуся недалеко от Бреста, его упоминает Помпоний Мела^{38} как «прибежище жриц, святых в своей вечной девственности, числом девять. Их, — продолжает он, — называли галльскими ведьмами, и считалось, что они наделены исключительными способностями. Своими чарами они способны поднимать ветры и моря, превращаться в любых животных, излечивать раны и болезни, неисцеленные другими, знать и предсказывать будущее». Одним словом, это были друидессы, с чем соглашаются современные авторитетные ученые. Раз в году они сносили соломенную крышу своего храма, и если в процессе ее обновления одна из них оступалась на скользкой соломе, остальные немедленно разрывали ее на части.

Страбон также упоминает этих жриц Сены, он говорит о них как о поклонницах «Бахуса», «одержимых Дионисием». Это, конечно, лишь иной способ указать, что эти женщины были верховными жрицами кельтского божества, ритуалы и мистерии, связанные с ним, напоминали те, что были посвящаемы Бахусу. Оргиастические празднования предваряли получение от божества даров вдохновения и прорицания. М. Салмон Рейнах отвергает истории Страбона и Мелы как сказки, основанные на мифе о Цирцее, но, как резонно замечает Кэнон Мак-Каллох, «даже если имеет место искажение фактов, эти описания, по-видимому, основаны на реальных наблюдениях. Такие действа находят себе аналогии и в других регионах… Именование обрядов дионисийскими, еще не служит основанием для отрицания того факта, что имели место оргиастические ритуалы. Античные авторы обычно определяли все варварские обряды в терминах своей собственной религии»^{39}.

Г-н Кендрик замечает: «Хотя вполне возможно, что античные авторы соблазнились описать характер внутриобщинных коммуникаций на кельтских островах в терминах классической мифологии, со всеми этими сказаниями об острове Цирцеи и т.д., однако, поскольку существуют многочисленные свидетельства того, что галлы, как и многие другие древние народы, чувствовали, что с этими уединенными островами связан особый род святости, то практически неизбежным следствием этого должно явиться то, что священнический характер этих общин должен описываться в словах и терминах, адекватных этой среде».

Очевидно, что именно такую оргиастическую церемонию описывал бард Анейрин в поэме, процитированной Дэйвисом^{40}.

«В присутствии благословенных, перед большим собранием, перед хозяевами речного острова, когда дом поднялся из болота, окруженный изогнутыми рогами и искривленными мечами, в честь могущественного короля равнин, короля с открытым лицом, я увидел темную кровь, выступающую на стеблях растений, на застежке цепи, на знаках отличия короля, на кусте и на копье. Красным был морской берег. В это время присутствующие совершали круговые движения, в воздухе летали белые ленты, все это имело очаровательно причудливый вид.

Вся процессия танцевала и пела ритмично, на лбу у людей были диадемы; громок был лязг щитов вокруг древнего котла, сопровождавшийся неистовым весельем, и очень живо смотрелся один, в своей удали перегнувшийся над водным потоком, где крутился шар, отбрасывавший свои лучи на далекое расстояние, — блестящий плод гадюки, исторгнутый чревом змеи.