Тайны древних руин

— Так вот, — продолжил я, не обращая внимания на иронический тон Кирюхи. — Навещать, справляться о самочувствии больных принято с цветами, хоть какими-нибудь, самыми скромными. Я и подумал: у меня же есть друг Кирюха. Он, если узнает, обязательно поможет.

Кирюха минуту стоял в раздумье, а потом сказал:

— Подожди здесь. Я мигом, тут недалеко.

Ждать Кирюху действительно пришлось  недолго. Я увидел его, когда он был уже в пятидесяти метрах от меня.

— У деда Саватея выпросил, — сообщил Кирюха на бегу. — Он разводит не только эти, но и другие цветы. А это, говорит, персидская мимоза.

— Ну, Кирюха, спасибо, удружил, — искренне поблагодарил я Пуркаева. — За мной долг. Руку.

Я смотрел на пушистые розово-малиновые цветы и удивлялся, что здесь может расти такое чудо. Раньше мне не приходилось видеть персидскую мимозу (если Кирюха не перепутал названия). Да и где я мог ее видеть, если это по всем признакам теплолюбивое растение. Дверь в доме Хрусталевых открыла на мой стук Анна Алексеевна.

— Заходи, матрос.

— А Маринка?

— Приболела наша Маринка. И где только она могла простудиться, ума не приложу. Ни тебе дождя, ни холода, ни сквозняков. И вот какая беда.

Я зашел в комнату. Маринка лежала в кровати у окна с открытой форточкой. Щеки ее были покрыты болезненным румянцем, губы — настолько красные, что, казалось, перед моим приходом Маринка ела вишни да так и не успела вытереть ягодный сок. В глазах— выражение грусти, а вокруг них — легкий оттенок синевы.

— Ну что, некрасива я в таком виде, правда?

— Что ты говоришь, Маринка! Да знаешь ли какая ты? — я не преувеличивал. Болезнь действительно не красит человека. Но бывают минуты, когда организм в борьбе с недугом мобилизует все. И тогда человек, как воин в разгоряченной схватке, становится прекрасным. Вот такой казалась мне сейчас и Маринка.

— Ой, какую же чепуху мелю! Не утешайте меня, сама знаю, какая я.

— Нет, все правильно. Я вот... персидскую мимозу тебе принес. Выздоравливай побыстрее.

Маринка посмотрела на цветы, взяла их в руки и приблизила к своим глазам. Щеки зарделись сильнее. А может, это был розово-лиловый отсвет персидской мимозы? Глядя на необычно пышные ранние весенние цветы, Маринка несколько раз отдаляла их от себя, а потом снова закрывала ими свое лицо. Как преображается человек в минуты радости! Даже болезнь, кажется, отступает.

— Выздоравливай побыстрее, пожалуйста, — повторил я.

Маринка посмотрела на меня, а потом отвернулась и, помолчав, сказала:

— Ничего... Не обращайте, пожалуйста, внимания.

Маринка была взволнована. И было отчего. В такую раннюю пору года далеко не каждую девушку одаривают цветами. А тут не просто цветы, а редкая персидская мимоза. Справившись с минутным волнением, Маринка спросила:

— А кому вы еще подарили такие цветы?

В этом вопросе прозвучала интонация легкого лукавства. Нет, это было проявлением не чувства ревности, а скорее желания позабавить себя ролью человека, посвященного в дела других, недавно познакомившихся людей. Мне кажется, что неудачники и слабые духом люди таких вопросов не задают. Они либо замыкаются в себе и до предела суживают круг людей, с которыми вынуждены общаться, либо бесконечно жалуются на различные трудности и все свои беседы сводят к постигшим их несчастьем. Я не люблю таких людей. Это большей частью эгоисты, только требующие и ничего не дающие взамен.

— А кому еще можно было подарить их? — в свою очередь спросил я.

— Не знаю, — деланно серьезным тоном ответила Маринка. — Может быть, той, которая любит нашу школу?

Вот оно, оказывается, в чем дело. Значит, Маринку уже успели навестить ее подружки и рассказать ей обо всех событиях в классе.

— Нет, той дарить цветы я не собираюсь.

— Почему?

— Хотя бы потому, что она старше меня.

— Что вы говорите? Она моложе даже меня. Правда, всего лишь на один месяц.

— Все это, как говорит наш Лев Яковлевич, не влияет никакого значения.

— Как это? — засмеялась Маринка.

— Несуразность, — засмеялся и я. — Но она так привилась у нас, что мы употребляем ее, где только можно.

Пришел врач, вызванный на дом к Хрусталевым. Он достал из своего чемоданчика халат, неторопливо надел его и, подойдя к постели Маринки, спросил:

— Ну-с, так как наши дела?

Я уступил ему свое место и, простившись с Маринкой, направился к двери.

— Извините, доктор, — услышал я позади себя. — Коля!

Честно скажу — это взволновало меня. Она первый раз назвала меня Колей.

— Не уходите, подождите, пожалуйста, во дворе, — добавила Маринка.

Я вышел из дому, положил на скамью пакет с радиопринадлежностями (не носить же их все время с собою) и медленно направился в крошечный приусадебный виноградник. Сколько дней я не был здесь? Два дня. Всего два дня, а какими стали виноградные лозы. Они почти вровень со мною, и маленькие листья уже касаются моего подбородка. Осторожно беру один листик пальцами. Крошечный такой, весь покрытый пушком. А по поверхности его идут тоненькие жилки. Именно по ним приходят от корней соки и наполняют растение жизнью. «Расти, малыш», — произнес я вслух и отпустил от себя ветвь.