Тайны древних руин

Вопрос показался мне необычным. Почему политрук заинтересовался именно Лефером? Неужели кто-нибудь из наших мог сообщить ему что-либо порочащее Сугако? Вряд ли. Да и не было ничего такого, что могло бы обратить на себя внимание. Ну разве что некоторая обособленность и какие-то туманные рассуждения Сугако о судьбе человека. Ну так и что? Я так и сказал политруку. А потом добавил:

— Но зато, видели бы вы, с каким воодушевлением он работает.

— Это хорошо, что парень проявляет себя в труде. Но вам следует знать, что родители у него баптисты и в свое время так заморочили парню голову, что он даже бросил школу. А это значит, что так быстро освободиться от религиозного мусора он не мог, что это остается надолго. И наш долг помочь ему побыстрее очиститься от этого хлама.

Вот оно оказалось в чем дело. Откуда у политрука такая подробная информация? Наверное, из характеристики, присланной из местного военкомата. Никто другой знать об этом, конечно, не мог.

— Ему об этом говорить не следует, — добавил политрук. — Парень он впечатлительный и может не на шутку обидеться.

Я это и сам понимал и поэтому ответил:

— Обидчивости у него хоть отбавляй. Для меня это стало особенно ясно после того, как сказал ему о благодарности.

— Да вот еще что. Не забывайте о силе хорошего примера. Больше наглядности в воспитательной работе.

— Это мы учтем, товарищ политрук. Но как все это доставить на пост? — тут я решил воспользоваться хорошим настроением политрука и попытаться выпросить у него какой-нибудь транспорт.

— Газеты и письма?

— Так если бы только газеты и письма, а то у меня там еще целый комплект саперного оборудования — лом, кирка и лопата, дюжина радиотелеграфных ключей и столько же наушников.

— Гм. Столько донести на себе, конечно, нелегко. Посидите здесь, а я тем временем попытаюсь кое-что узнать.

Прошло около двадцати минут. За это время я успел перелистать последний номер журнала «Наука и техника» и даже прочитать статью о будущем реактивной техники. Вернулся политрук и сообщил, что меня ждет мотоцикл и что я могу собираться в путь. Молодчина все-таки политрук: он не только может по душам поговорить с подчиненным, но и помочь ему.

Во дворе штаба дивизиона уже стоял готовый к отъезду мотоцикл. Водитель его Саша Переверзев в шлеме танкиста и кожаных перчатках, увидев меня, сказал:

— Аристократы, да и только. Пешочком пройтись мы уже не желаем.

— Ты забыл, как недавно пришлось тебе нести груз на гору? — спросил я Переверзева.

— Так это ж груз.

— Ну вот сейчас я вынесу все, что нужно доставить на пост, и тогда посмотрим, что ты скажешь про мой груз.

Я принес из радиорубки саперные инструменты, ключи, наушники и погрузил их в коляску. Туда же положил газеты, письма и бланки боевых листков.

— Ну что ты теперь скажешь, можно все это донести одному человеку?

Переверзев молча завел мотоцикл и, форсируя подачу горючего, сказал:

— Садись на заднее сиденье и поехали.

Апрельское солнце уже давало знать о себе все сильнее и сильнее. Если бы мне пришлось добираться до поста пешком, моя рабочая одежда не раз бы успела и пропитаться потом, и высохнуть. На мотоцикле же, который шел со скоростью восьмидесяти километров в час, ощущение было такое, как будто ты стоишь на возвышенности, обдуваемой свежим ветром. Чтобы ленты бескозырки не хлестали меня по лицу, я связал концы их под подбородком. Вскоре показался Ванкой, а за ним и Балаклава.

— Лихо ты ездишь, Саша, — сказал я ему, выгружая свое имущество. — Двенадцать минут и, смотришь, мы уже па месте. А ты расстраивался.

— Чудак человек. Да разве ж дело во времени?

— А в чем же еще? Время, знаешь, одна из самых дорогих вещей. Не зря его приравнивают к золоту.

— Может, в чем-нибудь это и так, а лично у меня самое дорогое— бензин. Понимаешь? Нормы-то не хватает, а желающих прокатиться — хоть отбавляй. Вот теперь и соображай, как иногда приходится  выкручиваться.

— Ты-то, я знаю, всегда выкрутишься. Ну спасибо тебе, Саша. Теперь я уж как-нибудь сам. Отсюда, можно сказать, рукой подать.

Переверзев развернулся и умчался на север, а я со своей поклажей пошел на восток, в гору. Не прошел я и пятидесяти метров, как впереди показался Музыченко.

— Давай допоможу, бо воно хоч не дужэ важко, алэ незручно.

— Спасибо, Петруша. А кто сейчас дежурит?

— Из радистов?

— Нет, сигнальщиков.

— Лэв Яковыч. Отож вин и повидомыв, що ты йидеш разом з Пэрэвэрзевым. Так я назустрич. Подумав, що як бы ты був з пустыми руками, то краще пишком, чым на отому драндулэти.

Правильно рассудил Музыченко и вовремя пришел на помощь. Все выше и выше поднимались мы вместе с Петром, и все дальше отодвигался горизонт, все больше открывалось виноградников, тропок и дорог. Вон уже и Кадыковка хорошо видна, и часовня на итальянском кладбище, и даже серебристый пунктир реки Черной.

8