Тайны древних руин

Вначале я направился к Кирюхе Пуркаеву, захватив с собою мои собственные радиотелеграфный ключ и наушники. Без обещанного подарка идти к нему нельзя. Пуркаев был у себя во дворе.

— Кирюха, — позвал я его. — Выйди на минутку.

— Привет, — подбежал он ко мне. — Почему не показывался столько?

— Это долгий и неинтересный  для тебя разговор. Поздравляю тебя с праздником. Вот обещанный мною подарок, — развернул я газету.

— Ух ты! Вот здорово! — Кирюха моментально забыл обо мне и помчался показывать подарок своим дружкам. — Вот, смотрите, что у меня, — услышал я слова Кирюхи.

Тройка ребят внимательно рассматривала ключ и наушники.

Они, конечно, знали их назначение, так как Пуркаев тут же надел наушники и начал «передавать» радиограмму.

— Пи-пи-пи-пи-пи-пь, — услышал я имитацию радиотелеграфных сигналов.

После минутной «передачи» Кирюха сбросил наушники, подбежал ко мне и без предисловий спросил:

— А что тебе подарить?

Я улыбнулся догадливости Кирюхи, развел руками и сказал:

— Сам знаешь.

— Это я мигом. Выпрошу у деда Саватея  самых-самых.

— Для двоих, — крикнул я.

— Ладно, — не сбавляя скорости, ответил Кирюха.

Оставшиеся мальчишки (один — с ключом, другой — с наушниками) подошли ко мне. Их интересовало все: где я познакомился с Пуркаевым, как сделать, чтобы в наушниках был звук, где можно изучить азбуку Морзе и много других, не менее важных, по их мнению, вопросов. Показался Кирюха.

— Красивые черти, но колючие. Пока донес — весь исцарапался. Осторожно. Не исколись и ты, — давал мне наставления Пуркаев.

— Постараюсь. Руку.

Я шел к Хрусталевым и не отрывал взгляда от цветов. Дед Саватей действительно постарался: срезал десять крымских роз и, перед тем, как передать их Кирюхе, наверное, побрызгал их водою. На лепестках роз дрожали, переливаясь всеми цветами радуги, крупные водяные капли. Что связывало деда Саватея с Кирюхой? Об этом я мог только догадываться. Одно для меня было ясно: они крепко дружили. Иначе не объяснишь такую щедрость деда.

Во дворе Хрусталевых я увидел Анну Алексеевну.

— Пропавший без вести матрос, с праздником тебя!

Я также поздравил Анну Алексеевну с праздником Первое мая и вручил ей половину цветов.

— Ну спасибо, матрос, не забыл, значит, и меня. А цветы, цветы-то какие! Маринка! — позвала свою дочь Анна Алексеевна.

На пороге показалась Маринка. Она была в праздничном наряде: легкое, почти воздушное платье облегало фигурку девушки, голубая атласная лента опоясывала голову в виде короны и своими концами пряталась на затылке под густыми прядями волос. А лицо Маринки, казалось, само излучало свет. «Эх, матрос, — мелькнула у меня мысль, — пропала твоя буйная головушка».

— Здравствуй, Маринка. Прошу принять от меня праздничные поздравления и эти цветы.

— Спасибо. Что случилось? — спросила Маринка, имея в виду мое долгое отсутствие.

— Да так. Небольшие служебные неурядицы. Но это, кажется, уже позади.

— Ты обедал? — она впервые обратилась ко мне на «ты».

— Да.

— Посмотри мне в глаза.

Я повиновался и потом тихо сказал:

— Я готов смотреть в них всю жизнь.

Маринка засмеялась и крикнула:

— Мама!

— Прошу тебя, Маринка, мне будет неудобно.

— А мы с мамой очень большие друзья, и я ничего от нее не скрываю.

Подошла Анна Алексеевна.

— Что случилось?

Маринка зарылась лицом в цветы и, лукаво посматривая на меня, сказала:

— А Коля сказал, что готов всю жизнь смотреть в мои глаза.

Анна Алексеевна долго и внимательно смотрела на свою дочь. Я увидел, как у нее появились на глазах слезы. Может быть, она вспомнила свою далекую юность, как к ним на выпускной бал приехала группа курсантов Качинского летного военного училища и один из них, Хрусталев, пригласил ее на первый вальс. Все они тогда были немного сумасшедшими и настояли на поездке через Байдарские ворота к замку «Ласточкино гнездо». По дороге курсант Хрусталев, наверное, морочил ей голову рассказом о том, что у него есть любимая Аннушка, с которой он не расстается вот уже целый год. «Вот и не расставайтесь со своей Аннушкой», — обиделась тогда Аня. Откуда было знать ей, что курсанты называли Аннушкой свой учебный самолет. Много воды утекло с тех пор. Родилась Маринка. И когда же она успела вырасти? Подумать только, ей уже признаются в любви. Анна Алексеевна вытерла уголком косынки слезы и сказала:

— Удирали бы вы побыстрее, а то вот-вот нагрянут друзья Маринки, и тогда они от вас уже не отстанут.

— Мама права. Побежали! — Маринка взяла мою руку и увлекла меня по тропинке через виноградник в горы.

— Остановись, Маринка!

— Что случилось?

Я остановился возле куста винограда, что рос в пятом ряду возле самой тропинки справа.

— Ну здравствуй, с праздником тебя. У-у, как мы раскучерявились! — я обращался к кусту винограда, как к живому существу. Маринка нисколько этому не удивилась и лишь спросила:

— А когда вы с ним подружились?

— В самый первый приход к вам.

— Ну теперь побежали.

Остановились мы лишь за виноградником. Маринка еще дома предусмотрительно надела спортивные тапки. В них она легко преодолевала самые трудные подступы к горам.

— Ты видишь вон на той скале куст боярышника?

— Вижу.