Тайны древних руин

Во мне боролись два чувства: смеяться или отнестись к этому вполне серьезно. Я понял, что весь секрет кроется в исключительных акустических свойствах этого ущелья. Резонанс создавался настолько сильный, что при разговоре поверхность озерка начинала волноваться. Критически отнестись к этому природному явлению и рассмеяться я не мог: это нарушило бы ту загадочную торжественность, которой прониклась Маринка. Меня осенила мысль — спрошу и я у маленького озерка:

— Волшебное зеркальце, скажи, пожалуйста, Маринка меня любит?

— Любит, — ответило озерко.

Маринка выпрямилась, улыбнулась, долго-долго смотрела мне в глаза, а потом повернулась к озерку и, наклонившись, спросила:

— Мое волшебное зеркальце, скажи, что это ложь.

— Это ложь, — ответило озерко и заволновалось.

— Весь секрет в том, — сказала Маринка, — что зеркальце говорит правду только мне и никому другому.

Голова моя пошла кругом. Я взял Маринку за локти и попытался привлечь ее к себе.

— Ой, Коля, какие у тебя глаза! — сказала Маринка, высвобождаясь из моих рук. — Такими я их еще не видела.

— Понятно.

Маринка вдруг сделалась серьезной и, подойдя ко мне вплотную и взяв меня за руку, сказала:

— Не сердись, пожалуйста, — и тихо добавила. — Я еще не знаю.

Солнце уже скрылось за морским горизонтом, исчезли тени, из глубины ущелья показалась первая  волна стелющегося тумана.

— Здесь становится сыро. Может, пойдем отсюда? — спросила Маринка.

— Да, конечно, — согласился я.

Взявшись за руки, мы медленно начали выбираться из ущелья, теперь уже казавшегося мрачным и неприветливым. По мере того как мы поднимались вверх, закат все больше тускнел, а с востока надвигалась ночь. Слева от нас показались развалины генуэзских башен. Оттуда, казалось, сотнями вылетали летучие мыши. Кружась в воздухе, они издавали какие-то странные звуки, напоминавшие далекий скрип телеги.

— Летают даже в кромешную тьму, и, поди ты, ни одна не разобьется о скалы. Вот приспособились!

— Не люблю я этих противных нетопырей, — ответила на мою мысль Маринка.

— Почему? — удивился я. — Ты знаешь, сколько они уничтожают  насекомых и этим  приносят пользы людям?

— Может, это и так. И все-таки я не люблю их. Возможно, за их родство с вампирами.

Одна летучая мышь пролетела в полуметре от меня. Я даже попытался схватить ее руками.

— Бесполезно, — сказала Маринка. — У них настолько совершенный эхолокатор, что его чувствительности уступает даже зрение.

Где-то внизу посыпались камни, и вслед за этим раздался душераздирающий крик и какая-то приглушенная возня.

— Что это? Уж не случилось ли какого-либо несчастья? — спросил я.

— Давай послушаем, — предложила Маринка. Прислушались. Возня утихла. Через минуту раздалось хлопанье крыльев какой-то сильной ночной птицы.

— А-а, совушка унесла свою добычу.

— А жертва кто?

— Ну как ты думаешь?

Я вспомнил свою недавнюю встречу с сурками и в связи с этим высказал свое предположение.

— Нет, — поправила меня Маринка. — Сурки ночью спят. Это скорее какой-нибудь заяц.

Мы подошли к винограднику Хрусталевых. Над отрогами Крымских гор уже сияла луна.

— Ты видишь в море скалу? Прямо под луной, — спросила Маринка.

— Вижу.

— На что она похожа?

Я перебрал в своем воображении все, но так и не смог дать определенного ответа.

— Так-таки ничего и не напоминает?

Я пожал плечами.

— Эх ты, — упрекнула меня Маринка. — Никакой фантазии. Ну, присмотрись внимательнее, прибавь чуточку выдумки. Ну?

— Вроде голова человека, — ответил я не очень уверенно.

— Мы делаем успехи. А точнее?

— Русалка.

— Ур-ра! — закричала Маринка.

— Ты что? — засмеялся и я. — Всех на ноги поднимешь.

— Молодец, Коля. Только это не русалка, а спящая красавица. Слышал ли ты когда-нибудь о ней?

— Вообще о спящих красавицах слышал.

— Нет, не вообще, а именно об этой.

— Об этой не слышал.

— Так смотри же на красавицу и слушай.

Я неотрывно смотрел на лицо Маринки, озаренное светом луны.

— Куда же ты смотришь?

— Как ты сказала — на красавицу.

— Не на меня, а на вот ту, что в море.

— Я лучше буду смотреть на тебя и слушать.

— Тогда я не буду рассказывать.

Воздух становился все прохладнее, и я видел, как Маринка временами поеживается от холода. «Что-то надо предпринять, — подумал я. — Ведь совсем недавно она перенесла простуду».

— Давай решим так, — сказал я Маринке. — Я буду смотреть на твою спящую красавицу, а ты прислонись ко мне спиной и рассказывай. Я серьезно. Сейчас уже холодно. А тебе надо беречься простуды.

Маринка посмотрела на меня, словно хотела убедиться в том, что сейчас это самое разумное и необходимое, и ответила:

— Ну ладно.

Она осторожно прислонилась спиной к моей груди и начала рассказывать. От волос Маринки, касавшихся моего лица, исходил какой-то знакомый мне аромат. Где я его встречал? Вспомнил. Там, внизу, когда мы шли по косогору, заросшему редкой травой, я ощутил сильный запах голубых цветов. Я еще спросил тогда Маринку: «Что это за цветы?» — «Лаванда». Значит, Маринка, моя свои волосы, добавляет, наверное, к воде отвар лаванды.