Тайны двора государева

– Негоже бабе стремянного пред царскими очами быть! Ступай, Василиса, к себе.

Государь ухмыльнулся:

– Суров ты, обаче! Аз реку: ныне же пришли Василису во дворец. Незачем ей тут молодость губить.

Мелентьев раздул ноздри, сжал кулаки, но смолчал, лишь покорно склонил голову. Про себя же решил: «Не отдам жену!»

Недуг

Прошло три дня. Ни Мелентьев, ни его Василиса во дворце не появились.

Государь о своем приказе помнил. Нахмурившись, произнес:

– Малюта, что стремянный Никита, жив ли? Или без передыху со своей молодой женой срамной малакией занимается? Скачи к нему, вызнай!

Через малое время, вытирая пыль с потного лица, Скуратов появился во дворце, зло ощерился:

– Стремянный сказался недужным и про свою Василису так же ответствовал.

Иоанн Васильевич как раз начал шахматную партию с Иваном Колычевым. Обдумывая хитрый ход, он кротко вздохнул:

– Зело грустно сие слушать, аз, грешный, молиться буду за здравие их, недужных! А покамест, Малюта, пошли лекаря моего Бомелиуса, пусть попользует…

В кибитке потрясся немец на Рождественку. Вернулся когда, загнусавил с поклоном:

– К женщине меня не допустили, а у самого хозяина, как у нас говорят в Пруссии, опасное воспаление хитрости. – Угодливо хихикнул.

Перекрестился Иоанн Васильевич, вздохнул:

– От сего недуга есть верный способ врачевания. – Многозначительно посмотрел на Скуратова: – Малюта, приготовь снадобье! Сейчас обыграю сердечного друга моего боярина Колычева и поедем навестить болезного. – Взял в руки фигуру, переставил на доске и с самым счастливым видом воскликнул: – Мат тебе, сокольничий!

…Кавалькада вскоре выехала из Спасских ворот Кремля. Против церкви Спаса на Бору Иоанн Васильевич остановился, снял тяжелую, обшитую драгоценными палами шапку, троекратно перекрестился, с притворным вздохом молвил:

– Помоги, Господи, облегчить страдания нашего раба Мелентьева!

Всадники двинулись на Рождественку.

Царь, наездник бывалый, красиво гляделся в седле.

Смертная чарка

– Ну, где тут хворый? – вопрошал государь, входя в хоромы стремянного. – В опочивальне? На вид такой здоровый мужчина, а вот надо же, свалился!

Стремянный, увидав, что над головой его сгущаются тучи, и впрямь занемог. В затылке что-то гудело, словно в большой набат били, а правая рука стала неметь.

Услыхав хлопанье дверей, шум под окнами, суетливую беготню челяди, Никита с трудом оторвался от подушки, хотел кликнуть слугу, чтобы одевал, как дверь опочивальни раскрылась. На пороге, в окружении своих головорезов, стоял ехидно улыбающийся государь.

Волчьим взглядом впился в Никиту, а голос прозвучал елейно, маслено:

– И что с тобой, свет-Никитушка? И впрямь тебя в крюк согнуло. А я, грешный, думал, что ты хитришь, от государя своего прячешься. Прости меня, неразумного. Малютушка, друже мой, зри: стремянный наш посинел, будто на льду посидел. – Помолчал, повздыхал. Со слезой в голосе добавил: – Лихорадка не матка: треплет, не жалеет. А ты, Никитушка, исправно ли молишься Сыну Божию?

– Молюсь, государь! – лязгнул зубами Никита.

– Молись со слезами, с покаянием, припадай к Богу с верою. Милостив Бог есть, иже праведников любит и грешных милует, к стопам Его прибегающих.

Царь вдруг повалился на колени перед иконостасом, стукнул лбом в пол так, что гул пошел, стал молиться.

Никита натянул на себя кафтан.

Появилась и Василиса. Она терпеливо дожидалась окончания молитв государя, привалившись плечом на дверь и держа в руках поднос с чаркой вина и хлебцом.

Наконец Иоанн Васильевич бодро поднялся на ноги, выпил вино, смачно, неприлично долгим поцелуем присосался ко рту Василисы.

– Ты, стремянный, верой и правдой служил мне. Теперь и я тебе облегчение пришел сделать. Говоришь, лихорадка у тебя? – Иоанн Васильевич ласково улыбнулся Никите.

– Нет, государь, мне уже стало лучше!

Иоанн Васильевич обрадовался:

– А сейчас и совсем от недугов избавишься. Принес я тебе верное снадобье. Лечит от всех болезней на свете: от лихорадки, от горячки, от рожи, от уязвления змеи, от воспаления хитрости. – Поманил Скуратова: – Эй, Малюта, налей, для друга не жалей!

Мелентьев сжал губы, невольно отшатнулся: он увидал коварное и полное жестокости лицо Скуратова. Понял: смерть пришла! Собрался с силами, твердо сказал:

– Суди тебя Господь, Иоанн Васильевич! Я противиться не смею. Но помни: коли обидишь Василису, с того света приду к тебе, взыщу.

Царь хрипло рассмеялся:

– Напрасно!

Скуратов протянул чарку. Мелентьев перекрестился, повернувшись к образу Матери Божьей, выдохнул и залпом выпил.

Государь отвернулся. Скуратов, напротив, с любопытством неотрывно глядел на стремянного.

Поначалу казалось, что Никита вполне в здравии. Он сам уже поверил в чистоту помыслов государя. Так прошло несколько минут. И вдруг Никита повалился, скрючился на полу, прохрипел:

– Воды, воды… во рту все жжет, глотка горит… – Белки дико вращались, зрачки резко расширились, лицо стало пунцовым.

Скуратов сладострастно улыбался. Государь печально вздыхал.

В толпе государевых людей возвышался Иван Колычев. Взор его был мрачно потуплен.