Тайны двора государева

— Ну а тебя, полковник, Христос десницей своей по кроет и сохранит, якоже ты свят, словно агнец небесный? Так, что ль, мыслишь? Я, промыслом и волею Божьей на престол возведенный, буду по милости твоей в земле лежать, а под тобой, полковник, будет перина пуховая и возглавие? А евнухи станут опахивать твое здоровье, что бы мухи не кусали великого государя? А как срать пойдешь, спальники подтирать твое гузно угодливо будут? Ведаю, что для этого тебе трона хочется. А мне он нужен, чтобы Русь из темноты азиатской вывести, в коей коснеет она от века. Не дождемся, чтобы немец или лифляндец нас уважать стал, но бояться нас он будет. — Петр громыхнул кулаком по столу. — Вот для того флот строю, для того детей боярских уму-разуму набираться на чужбину посылаю, для того силу копим.

Цыклер налился злобной кровью, ничего Петру не ответил, но негромко сказал Соковнину:

— Ну, Алеша, пора!

Историческая хроника

Яков Штелин, родившийся в мае 1709 года, искусствовед и гравер, профессор элоквенции (красноречия) и поэзии, уже в двадцать шесть лет ставший действительным членом Российской академии наук, долгие годы записывал воспоминания о Петре тех, кто его лично знал. В 1786 году, сразу после смерти Штелина, вышло первое издание «Подлинных анекдотов Петра Великого, слышанных из уст знатных особ в Москве и Санкт-Петербурге…».

Анекдот — на языке того времени — короткий рассказ о любопытном событии.

В этой книге, сразу же выдержавшей пять изданий, есть рассказ князя Ивана Трубецкого, ставшего впоследствии фельдмаршалом:

«Соковнин, не хотевший еще дать приметить злодейский умысел, сказал: „Нет еще!“ Петр вскочил с великой отважностью и, ударив Соковнина кулаком в лицо так, что тот упал, вскричал гневным голосом: „Ежели тебе еще не пора, сукин сын, так мне теперь пора“.

В сию самую минуту, точно в одиннадцать часов, капитан гвардии Лопухин вошел с вооруженными солдатами. Преступники тотчас все пали ниц, признавши себя виновными. Государь приказал им вязать друг друга. Потом обратился государь к капитану и в первом жару дал ему пощечину, укоряя его, что он не пришел в назначенный час. Капитан вынул из кармана письменное повеление и показал его царю. Государь признался в своей ошибке, поцеловав капитана в лоб».

Как прекрасен русский первозданный язык!

Розыск

Петр сам пытал Цыклера.

На дыбе тот оказался куда скромнее, чем за пьяным столом.

Государь усмехнулся:

— Так кто из нас царь первый? Кто воробей, а кто орел?

— Празднословил я… — прохрипел Цыклер, висевший на дыбе с вывернутыми в суставах руками. — Всех заговорщиков назову. Еще Ванька Милославский говорил: «Гаденыша ядовитого Петрушку придавить надо…»

Все показывали друг на друга, истязаний никто не вынес.

Лишь молодой красавец Федька Пушкин терпел дольше всех.

Выдержал он и дыбу, и битье кнутом. Но когда Емелька Свежев достал из жаркой печи раскаленные добела клещи и стал ими отламывать по кусочку ребра, то и Федька во всем повинился. Он выпил поднесенный молодым палачом Сысоем стакан водки — «облегчения тяготы ради» — и выдавил из себя:

— Цыклер, шакал скверный, подбивал: царь, дескать, упрям, живет во всяческих утехах непотребных, казной зря трясет да творит над всеми плачевное. А бегает верхом на Кукуй к девке — один да по ночам. Его легко подстеречь и изрезать в пять ножей. К тому-де сам Милославский покойный подталкивал…

* * *

Верховный суд, наряженный государем из бояр, окольничих и палатных людей, ознакомился с доносами, уликами, показаниями, пыточными речами. Приговор его был таким: главных злодеев Цыклера и Соковнина четвертовать, Федьке Пушкину и остальным, к заговору причастным, рубить головы.

4 марта 1697 года Москва увидала зрелище страшное.

Эпилог

За двенадцать лет до того, в церкви Святителя Николая Столпника, что на Покровке, со всеми почестями, приличными сану первого вельможи, земле было предано тело боярина Ивана Михайловича Милославского.

Теперь родовой склеп вскрыли и из-под пола подняли на свет божий совершенно сохранившийся в сухости дубовый гроб. Вот его-то с откинутой крышкой и потащили двенадцать жирных горбатых свиней через всю Москву в Преображенское.

На площади Солдатской слободы Преображенского пехотинцы выстроились четырехугольным каре. В ярких лучах вовсю разыгравшегося солнца весело блестели мушкеты, барабанщики выбивали искусную дробь. Казнью командовал капитан Иван Трубецкой.

Возле эшафота на сильном скакуне, нервно перебиравшем стройными ногами, восседал Петр. Был он в темной епанче и бархатном треухе.

Облаченный в длинную, до колен, кумачовую рубаху, по помосту, тяжело скрипя досками, прохаживался Емелька Свежев. Его помощник — простоватый Сысой — терпеливо сидел на ступеньках, пахнувших смолой.

И вот раздались веселые крики черни. Минуя строй солдат, под эшафот подтащили разверстый гроб.

По крутым ступеням на помост подняли сомлевшего Цыклера.