Тайны финской войны

Отмечу, что в советских лазаретах, по финским меркам, уход за ранеными действительно мог считаться плохим. Но врачи и медсестры были не виноваты: был крайний дефицит лекарств, инструментов и перевязочных средств. Первая жена писателя Михаила Булгакова Т. Н. Лаппа вспоминала, что когда она в 1940 году работала медсестрой в больнице сибирского города Черем- хово, то инструментарий там был гораздо скуднее, чем в 1916 году в земском здравпункте настоящего «медвежьего угла», села Никольского Смоленской губернии, где она жили и работала вместе с автором «Записок юного врача». А в Финляндии и в 1916 году медицина была поставлена вообще лучше, чем в России.

Раны у бойцов и командиров Красной Армии очень часто гноились. Это подтверждает и такой авторитетный свидетель, как начальник Главного военно — санитарного управления РККА Е. И. Смирнов: «В ходе боевых действий все больше накапливалось данных об отрицательном влиянии первичного шва на течение ран и сроки их заживления. Чем дольше продолжались боевые действия войск, тем чаще наблюдались нагноительные процессы в ранах и расхождения глухих швов, наложенных в дивизионных медицинских пунктах… Военно — санитарное управление было вынуждено директивным письмом от 13 января 1940 года запретить наложение первичных глухих швов на раны после их хирургической обработки в медицинских учреждениях войскового тыла». Беда в том, что в полевых условиях раны не всегда удавалось должным образом продезинфицировать, и они могли нагноиться уже после наложения шва.

Салонэн также процитировал ответы пленных на вопрос, ради чего они сражаются: «Если мы не будем драться, нас убьют. Когда нам велят идти в атаку, мы^ знаем, что если мы остановимся, то нас сзади станут расстреливать из пулеметов. За нами всегда комиссары НКВД». Рассказал он и историю одного из пленных: «Этот солдат был ранен. Он пролежал несколько часов в снегу, истекая кровью, так как в советской армии почти нет санитаров и помощь вообще не организована. Когда подошли финны, он подумал, что они его сейчас прикончат. Изумлению и радости его не было предела, когда его положили на носилки, а затем врач перевязал его раны. Пленник сказал: «Комиссары заявляли нам на все лады, что финны не берут пленных, что тех, кто попадает к ним, они подвергают ужасающим пыткам. Они говорили нам, что финны режут пленников на части, сдирают с них кожу»».

За этим пленным ухаживала жена Салонэна, работавшая медсестрой в госпитале. На той же пресс — конференции в Париже она утверждала:

«Эти люди, попадая ранеными в наши руки, испытывают огромное облегчение. Они сами заявляют, идм лучше среди нас, в СССР. Я видела, как многие из них радовались, когда им давали горячие напитки. Я видела, как красноармейцы плакали, когда финские солдаты отдавали почести праху одного из пленных. Красноармеец, за которым я ухаживала (тот самый, который пролежал несколько часов на снегу и был приятно удивлен, что финны не стали расчленять его на части, а на носилках эвакуировали в тыл. — Б. С.Л тяжело раненный, призывал Христа на помощь. Раненый, лежавший с ним рядом, спросил его по — русски: «Почему ты зовешь Христа? Ведь в России вы его отвергли!» (очевидно, спрашивающий был финном, и, значит, советских военнопленных лечили в одном госпитале с финскими солдатами. — Б. С.,) Тот замотал головой и прошептал: «Нет, Христос всегда с нами…» Из разговоров с пленными я вывела заключение, чту большевизм сделал в русском народе. Политические комиссары, которые наводнили армию, рассматривают ее как массу, которую всегда можно обновить, а потому можно без сожаления посылать на убой».