Тайны французской революции

– Да, я попал в когти Точильщика в мае 1795 года, – отвечал Лабранш с отчаянием.

– А в декабре 1793 года, – продолжал Кожоль, – после поражения вандейской армии, когда я доверил тебе сестру и мать, чтоб вести их из Бретани в Париж, ты еще не был женат.

– Я женился через два месяца после казни этих дам на революционном эшафоте, то есть в апреле 1794 года.

– Следовательно, ты жил с женой не более года?

– Да, едва год.

– А любил ты ее?

– Нет, – сухо отвечал лакей.

Граф с удивлением взглянул на него.

– Так любезный мой, если ты не любил жену, которой уж тогда было сорок пять… и которая, по твоему собственному признанию, не была красива… на кой черт ты женился?

Вопрос, казалось, смутил Дабранша.

– А! Вижу что я нескромен, – продолжал Кожоль, заметив его смущение, – тогда обойдем молчанием этот предмет. Другой вопрос: если ты не любишь жену, значит, это не ревность разжигает твою месть?

– Нет, я хочу отплатить ей за эти долгие годы своего плена.

– Так это она выдала тебя Точильщику?

– Я теперь убежден в этом.

– А почему же госпоже Лабранш пришла фантазия избавиться от тебя?

– Потому что она любила другого.

– В сорок-то пять или шесть лет! О, о! Кажется, в этой доброй даме сердце вечно юное! – вскричал Пьер.

После короткого размышления он с сомнением покачал головою и продолжал:

– Знаешь ли, Лабранш, что твоя история кажется мне ужасно противоречивой. Почему твоя жена, имея твердое намерение избавиться от тебя, почему она обратилась к Точильщику, когда могла воспользоваться куда более легким средством, а именно – разводом, который во время нашей блаженной Республики разлучает несчастных супругов за два часа?

– Она выдала меня Точильщику, – упрямо повторил лакей с глубокой ненавистью.

Кожоль недаром получил прозвище Собачьего Носа. Он чуял тайну за супружескими похождениями старика и старался проникнуть в истину, скрываемую старым слугой.

– Пусть так! Допускаю, что жена твоя выбрала странное средство, чтоб избавиться от тебя, выдав тебя Точильщику. В таком случае этот бандит преспокойно оставил бы тебя гнить в твоем углу, а тут я не понимаю, зачем пытать тебя – жечь пальцы, чтоб заставить тебя открыть секрет… Что же это за история с секретом, о котором ты мне говорил?

Лабранш, по-видимому, теперь горько сожалел, что предложил выслушать свой рассказ.

– Но эта история правдива, – лепетал он, бледнея.

– Только ты не хочешь рассказать мне ее… Я ровно ничего не понимаю, потому что все мои вопросы натыкаются на какие-нибудь тайны и остаются без ответа.

– Позднее вы все узнаете… когда мы выйдем отсюда, из этих мест, где жизнь моя в постоянной опасности, – ответил лакей, желая выгадать время.

– О-го! – возразил Кожоль шутливо. – Когда нас не будет здесь, очень вероятно, что ты передумаешь рассказывать мне обо всем… а мне будет не до историй, которые я слушаю… чтоб развлечься.

Почувствовав насмешку в словах Пьера, старик спросил робко и заискивающе:

– Граф не сердится за это на меня?

– Зачем мне сердиться?

– Что я принужден молчать.

– Храни свои тайны, любезный. Это твоя собственность, и мне нечего с ней делать.

Лабранш просиял от удовольствия, подумав, что хозяин равнодушен к его секретам.

– В таком случае граф не изменил своего отношения ко мне? Вы сдержите свое обещание?

– Какое?

– Бежать вместе со мной, как выпадет шанс.

– Да, это обещаю, искренне обещаю, бедняга! Можешь не напоминать. В тот день, как я спасусь, увожу и тебя.

– А, да, день… к несчастью, день… а нет и помину об ночи, – тяжело простонал лакей. – Вы забываете, граф, что как только вы ложитесь, Ангелочек приходит за мной и уводит в мою келью, откуда выпускает только на следующее утро, в час, когда начинается мое услужение у вас. Так что, если так долго ожидаемый случай представится ночью, меня не будет здесь, чтоб воспользоваться им.

– Это правда, – ответил растроганный Кожоль. – А что, ты доверяешь моему слову?

– Да, вполне.

– Если случай к бегству представится ночью, то, клянусь, что возвращусь освободить тебя через сорок восемь часов.

– Почему же через сорок восемь? – спросил удивленный лакей.

– Так ты забываешь, что мы не в Париже? Ты забываешь, что перед тем как тебя поместили сюда, тебя заставили совершить путешествие, которое как для тебя, так и для меня продолжалось целый день… ты должен помнить это путешествие?

– Как же! Помню ли я? Я его совершил, не более еще одного…

Но, кажется, у старика язык опередил мысль, потому что лакей вдруг остановился.

Вместо того чтоб сердиться на эту новую запинку, беспечный Пьер захохотал.

– Ага! Вот еще секрет, господин Лабранш! Тайны должны душить вас, потому что вы переполнены ими по самое горло! – вскричал он.

В эту минуту дверь отворилась, и страж-Ангелочек просунул голову в комнату.

– Разве граф забывает о сне? – спросил он.

– Который час?

– Три часа утра. Это самая пора для честных людей спать, и вот почему я валюсь с ног, ожидая за дверью, когда придет минута отвести Лабранша в его конуру, – прибавил сторож шутливо.

– Так, покойной ночи! Ступай, я сам разденусь, – сказал Кожоль, отпуская лакея.