Тайны гениев

Родители: “Обязательно будешь!”

Вопрос: “Почему большинство детей хотят быть артистами?”

Ответ: “Потому что они маленькие и глупые”.

Вопрос: “А почему родители их поддерживают?”

Ответ: (первый вариант): “Родители не в состоянии объяснить детям, что артист – это человек, который пожертвовал своей жизнью”.

Ответ: (второй вариант): “Потому что родители большие и глупые”.

Прошу простить эту грубоватую шутку в конце, но, как говорят в народе: “В каждой шутке есть доля шутки”.

Поэтому попробуем выяснить, почему быть артистом – это жертва, и о чем не знает мечтающий быть артистом малыш, и о чем не догадываются его родители.

Актер, играющий роль Гамлета, стоит за сценой и ждет, пока затихнет гул зала.

В течение трех часов сценического времени Гамлету предстоит в одиночку сражаться со Вселенской несправедливостью, а по окончании этих трех часов – умереть. Каждый раз, выходя на сцену, Актер знает, что Гамлет умрет. Гамлет этого не знает.

Актер должен сражаться за жизнь Гамлета, за то, чтобы восстановить справедливости и скрыть от Гамлета внутри себя знание о его будущей смерти.

Более того: каждый раз Актер должен верить, что Он и Гамлет внутри него восстановят справедливость и выживут. Актер и Гамлет становятся по сути одним лицом. Актер-Гамлет стоит за кулисами и ждет пока затихнет гул в зале.

Гамлет-Актер выходит на сцену.

Гамлет для того, чтобы вступить в борьбу и победить, а Актер для того, чтобы проиграть борьбу Гамлета и умереть.

Гул затих.

“Гул затих” – значит, наступило время Актеру-Гамлету сделать свой первый шаг на пути к смерти. “Гул затих” – звучит как приговор, как выстрел.

Я

вышел на подмостки.

Кто он, этот “Я”? Кто вышел на подмостки?

Стихотворение называется “Гамлет”. Значит, Гамлет вышел навстречу Смерти.

Но ведь Гамлет вышел после затихшего в театральном зале гула, да еще вышел на подмостки (сцены). Значит, это Актер. Теперь перенесем акцент:

Я вышел на подмостки.

Я вышел – здесь это очень трагично (все-таки вышел!).

Не пытался избежать, отказаться от этой страшной участи. Был гул в зале, зрители рассаживались по местам, разговаривали, шелестели программками, обсуждали, кто сегодня играет (умирает) Гамлета, кто играет (умирает) Офелию.

Гул затих, значит время осмелиться выйти.

ВЫШЕЛ!!!

И что же будет делать? Говорить, танцевать, петь?

Нет!

Я ловлю в далеком отголоске
Что случится на моем веку.

Гениальный поворот стиха!!!

Вышел и мгновенно попал в Вечность.

Вы только подумайте, кто ловит в “далеком отголоске”?

Актер? В этом случае для него “далекий отголосок” – время Гамлета.

Ибо актер – наш современник.

И он ловит в истории Гамлета аналогии со своим (то есть нашим) веком.

А что же это за “далекий отголосок” для Гамлета?

И здесь мы прикасаемся к великой силе выразительности поэзии вообще и поэта Бориса Пастернака в частности:

На меня наставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси.
Если только можно, Авва Отче,
Чашу эту мимо пронеси.

Здесь, как это часто происходит в поэзии Пастернака, мы мгновенно попадаем в такое измерение, где театральные бинокли соизмеримы со звездами. С театральной точки зрения речь идет об известном каждому актеру эффекте: когда смотришь в зал со сцены – не видно ничего.

Но зрители, глядящие на освещенную сцену через бинокли, видят каждую морщинку на лице актера. Они увидят вблизи гримасу Смерти, они будут обстоятельно наблюдать в бинокли трехчасовой путь Гамлета к Смерти.

Но здесь есть и другой образ:

Сцена – это наша Планета, а “тысяча биноклей на оси” –

звезды – иные миры, наблюдающие за нашим миром,

в котором происходит невероятная трагедия.

Кто же в этом случае на сцене?

Гамлет? Да!

Актер? Конечно!

Но и не только.

Прочтите внимательно третью и четвертую строчки этого катрена, и перед вами появится образ Того, Кто в стихе именуется “далеким отголоском”.

Того, кто однажды очень давно перед “наставленным сумраком ночи” уже просил своего Отца “пронести эту чашу мимо”.

Вот он и появился, третий участник трагедии – Иисус Христос.

Эпизод Нового завета, где Иисус из “сумрака ночи” Гефсиманского сада обращается к своему Отцу с неожиданной просьбой отменить все ужасы:

мучения,

предательство Петра,

унижение,

боль,

бичевание,

распятие.

То есть отменить все, что ему предстоит.

Это эпизод невероятной силы.

Мне кажется, что по выразительности, по человечности, по трагичности вряд ли есть в мировой литературе эпизод глубже, сильнее, пронзительнее чем этот.

Давайте разберемся почему.

Вся идея христианства зиждется на жертве, на искуплении Сыном Божьим грехов человечества.

Все к этому шло, все было логично и продумано до деталей.

Дева Мария рождает Сына Божьего, то есть Богочеловека.

Того, Кто обладает божественным знанием, но одновременно и человеческой нервной системой.

Как Сын Божий, Иисус бессмертен, но как человек – смертен и даже испытывает страх смерти (“душа моя скорбит смертельно”).

Этот страх смерти, который испытывает человек-Иисус чувствуется во многих евангельских эпизодах.