Тайны гениев

Эротическое отступление

(Эротизм с точки зрения культуры)

Уже давно известно, что эротическое и творческое находятся очень близко друг от друга. Ибо творческое – в значительной степени сублимация эротического. Гениальное и сексуальное – намного ближе друг к другу, чем это может казаться.

Мне не хочется углубляться в сферы классического психоанализа, вместо него воспользуюсь поэзией. И не эротической, а сверхэротической.

На том уровне, когда эротика проявляется как высшие знаки культуры.

Так в ночи летние, ничком,
Упав в овсы с мольбой: исполнься
Грозят заре твоим зрачком.
Так затевают ссоры с солнцем.
Так начинают жить стихом.

Не хочется даже обсуждать эти строки из стихотворения Бориса Пастернака.

Потому что, совершив подобное, я немедленно опустил бы великий творческий эротизм этих стихов на землю.

Всякое непоэтическое прикосновение к этому невероятному Вселенскому эротизму уничтожит искусство. Я позволил себе только выделить самое эротическое слово, которое может помочь пониманию того, НАСКОЛЬКО это эротично.

И еще один стих:

Звук
осторожный и глухой

Плода,
сорвавшегося с древа,

Среди
немолчного напева

Глубокой тишины
лесной...

Я вообще боюсь комментировать этот стих, но я знаю, кто-нибудь обязательно скажет, что эротизм этого гениального творения из четырех строчек Осипа Мандельштама притянут мною за уши.

Как и в первом варианте использую курсив. Но только не один, а целых три. Объяснять не буду, ибо, как сказал А.С. Пушкин:

Поэзия выше нравственности.

Я не случайно выбрал стихи, в которых нет открытых эротических мотивов, ибо эротика в них сублимирована (не скрыта, нет, а именно сублимирована). Как Пастернак, так и Мандельштам всегда были невероятно эротичны, на высочайшем поэтическом, жизненном и концептуальном уровне.

Перед нами в первом случае – поэтическая эротика, во втором – глубоко концептуальная. Творческий человек эротичен на всех уровнях.

Но если жизнь “не требует поэта”, то все уровни вторгаются в единое пространство.

Пространство чистой сексуальности.

Возвращение к шестой главе

Девочка из небольшого скандинавского города была безумно творчески эротична, но в кругу молодежи этого маленького спящего города поэзия не принимается, ее не читают, о ней не говорят. А если кто-нибудь захочет признаться в своем неравнодушии к поэзии, то лучше этого не делать. Дабы не прослыть белой вороной, не оказаться в гордом одиночестве, не вызывать насмешек. И необходимость, неодолимая потребность быть в контакте с окружением победила, а врожденная творческая энергетика осталась. Но проявилась только в одной сфере – в сфере сексуальности (правда, того уровня, который существует даже у лягушек).

Наши встречи немедленно вытащили, выявили мгновенное осознание, что ЭТО – есть, что говорить и думать о Вечности, о поэзии, о Бессмертии Духа, о Музыке Миров не позорно, не шизофренично. Произошло вулканическое изверя|ение лавы подсознания.

Великая созидательная  энергия выросла в творческий импульс (эротика ведь в подоплеке – тоже энергия созидания, потенция к совершению).

В нашем случае девочке из небольшого городка потребовался толчок, ввод в тот мир, который оказался ее родным, ее подлинным миром.

Вне этого мира она чувствовала себя чужой. Ее впечатлительность вкупе с талантом мгновенно расставили все на свои места.

Существуют и совершенно иные ситуации, другой тип гения. Скажем, явление, когда гений живет в мире, где все против его творческого существования, где нет ни одного шанса быть поддержанным.

И все же сила творческого огня гения настолько грандиозна, потенциальная необходимость быть самим собой столь необъятна, что гений проявляется наперекор всему. (Об этом подробнее в следующей главе.) Невзирая на невыносимость одиночества, насмешек, нищеты. Ибо угроза несуществования его, гения, как космического, созидающего, как проводника превыше всех коммуникативных благ.

Такого уровня гений часто лишен земного, материального, но одарен высшим богатством: он вступает в эротические игры с Вечностью. Подобное я осмелился бы назвать “идеей непорочного зачатия”.

Сколько имен можно привести в пример:

Бодлер и Малер, Вийон и Модильяни, Эдгар По и Моцарт, И. С. Бах и Шуман, Ван Гог и Достоевский, Шопен и Брамс, Чайковский и Мусоргский, Мольер и Бетховен.

Каждый из приведеных в пример гениев был лишен многих (иногда даже всех) благ, которые дают надежность проживания нормальной (“приличной”) земной жизни.

Послесловие к главе