Тайны гениев. Три книги в одной

Рассуждая дальше подобным образом, мы должны не только отказаться от грандиозного Гёте с его «Фаустом», но и просто посмеяться над его последними восемью строчками, завершающими одно из самых величественных творений человеческой мысли.

(Это – самые сложные страницы книги. Не пробегайте их, пожалуйста!).

Все быстротечное —
Символ, сравненье.
Цель бесконечная
Здесь – в достиженье.
Здесь – заповеданность
Истины всей.
Вечная женственность
Тянет нас к ней.

Перед нами – одна из самых глубоких догадок в истории человеческой мысли.

Я попробую расшифровать эти строки для тех, кто не очень много общался с подобного уровня литературой.

В первых двух строчках – формула Бессмертия.

Если перевести «быстротечное» на обычный язык, то это не что иное, как все, что очень быстро проходит.

А самое быстропроходящее – это человеческая жизнь.

И здесь Гёте с поразительной уверенностью пишет о том, что «быстротечное» – только «символ».

Символ чего? Да понятно же чего! Достаточно расшифровать понятие «символ».

Символ – это зашифрованное в кратком знаке развернутое явление, кратко закодированный смысл.

Итак, все, что воспринимается как символ, на самом деле – код чего-то иного, протяженного.

Символ проговаривается или записывается кратко как знак. За знаком же этим – целые протяженные понятия.

Ну, например, символ вечности. Для его изображения на письме нужно потратить одну секунду.

Но обозначает этот символ – «ВЕЧНОСТЬ».

Итак, быстротечен только символ.

Таким образом, утверждает Гёте, символ – не протяженность, а сокращенное кодирование протяженности.

Но дальше – еще лучше. И еще глубже.

Ибо «все быстротечное» не только «символ», но еще и «сравненье».

Сравненье чего с чем?

Да ведь ясно, что символ – это одно слагаемое, которое нужно сравнить. С чем?

С тем, что символ в себе скрывает.

А он скрывает протяженность.

А как сравнивать? Ответ у Гёте:

Цель бесконечная

Здесь – в достиженье.

Итак, быстротечная жизнь как символ требует БЕСКОНЕЧНОГО ДВИЖЕНИЯ К ЦЕЛИ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ РАСШИФРОВАТЬ СИМВОЛ, СРАВНИТЬ ЕГО С ТЕМ, ЧТО ЗА НИМ СКРЫВАЕТСЯ, ИМ ОБОЗНАЧАЕТСЯ.

Вот вам и Вечность!

Но поскольку движение к цели бесконечно, то

ИСТИНА ЗАПОВЕДАНА, ТО ЕСТЬ ЗАКРЫТА.

ДВИЖЕНИЕ ЖЕ К НЕЙ И СОСТАВЛЯЕТ СУТЬ БЕССМЕРТИЯ.

Здесь – заповеданность

Истины всей.

А что же это за механизм, который управляет вечным движением к заповеданной истине? Что заставляет нас стремиться к тому, что нам никогда не дано познать?

Вечная женственность

Манит нас к ней.

И здесь перед нами один из самых глубоких образов, созданных на нашей планете.

Вечная женственность – это Мировая Душа. Вечно создающая, вечно рождающая, вечно самовоспроизводящаяся.

Да-да! Не удивляйтесь!

Земная женщина – это часть той вечной женственности, универсального, космического, непрерывного рождения.

Ведь женщина рождает женщину, та в свою очередь рождает женщину и т. д. Так же и Космос – это цепь непрерывных рождений.

И смертей – хочется вам сказать.

А вот и нет!

Даже вспышка сверхновой – гигантский акт рождения. И если теория Большого взрыва верна, то вся наша земная цивилизация – только небольшой момент из колоссального взрыва.

Значит, и взрыв рождает жизнь!!! Жизни!!!

Итак, к вечному стремлению расшифровать символ, сравнить его со значением нас манит Мировая Душа, или Вечная женственность.

Если считать, что смерть – это остановка навсегда, то Гёте нам не нужен, как Пастернак или Бетховен.

Да и шекспировские сонеты выказывают не меньшие признаки глупости. Да и все искусство, все творчество оказываются пустяковой забавой. На эту тему можно писать бесконечно.

Но я предлагаю вам самим слушать музыку, читать стихи, смотреть картины с точки зрения бессмертия. Вы сами почувствуете, НАСКОЛЬКО ЭТО ВАЖНО – УМЕТЬ ВОСПРИНИМАТЬ СВОЮ ЖИЗНЬ НЕ ТОЛЬКО СИЮМИНУТНО, НО И КАК УДИВИТЕЛЬНЫЙ ФРАГМЕНТ ВЕЧНОСТИ.

КАК «СИМВОЛ», «СРАВНЕНЬЕ».

И все же самое главное доказательство я приберег для вас, как всегда, по мере приближения к музыке.

И доказательство это мы найдем в творчестве

ВОЛЬФГАНГА АМАДЕУСА МОЦАРТА.

Моцарт в истории культуры совершенно уникален.

Во-первых, потому, что он начал сочинять музыку в возрасте четырех-пяти лет.