Читаем Тайны гениев. Три книги в одной полностью

Не чудо ли? Тебя совсем не зная,Была твоей рабой и лишь тебя ждала,И первым звукам имени внимая,Уже в твоей любви уверена была.Я слышу голос твой, иль это страсти стон?В немом объятье наши души утонули.Нет, именем твоим мечты не обманули,Я, не спросив его, шепчу: «Да, это – он!»И с той поры мой слух им очарован,И покорен, и цепью страсти скован.Я этим именем зову весь мир земной,Я им клянусь, к нему стремлюсь душой,Оно везде – и в солнце и в ненастье!Я счастлива и слезы лью от счастья!Восторженной хвалой всегда окружено,Оно слепит глаза своим сияньем ровным,Я имя напишу сейчас. Нет – пусть живет оноЛишь в сердце, да в моей улыбке скромной.Оно и ночью тайную ко мне находит дверцу,Качая колыбель моих волшебных грез.Оно в моем дыханье, в каплях светлых слез,Оно во всем, во всем, чем живо мое сердце.О! имя дорогое! Звук моей любви!Приду на твой призыв, лишь только позови.Ты скрасило мне жизнь. В день смерти роковой,Прошу, последним поцелуем мне уста закрой.

(Сравните с письмом Татьяны.)

Причем у невероятной Марселины элегия – шедевр женской романтической поэзии. А у Пушкина – остроумный «перевод». А вот строчка из письма: «Кто ты, мой ангел ли хранитель // Или коварный искуситель?» – намек на столь любимого Татьяной Ричардсона, где два главных героя – Грандисон и Ловлас (Ловелас) – и являют собой двух типов – «ангела-хранителя» и «коварного искусителя».

И стихи Ленского – пародия на «темную и вялую» поэзию. Но Чайковский этого не видит и не желает видеть. Он и в первом (сцена письма Татьяны), и во втором случае (ария Ленского) музыкой снимает всю пародийность, банальность текстов. В результате мы получили своего рода оперу в опере (сцена письма) и одну из самых проникновенных арий в русской музыке (Ленский). Но главная причина, по которой Чайковский пишет оперу, вот:



у обеих лирических пар нет взаимности. Ответ Онегина Татьяне на ее пылкое письмо звучит, мягко говоря, холодно и равнодушно (ария Онегина «Когда бы жизнь домашним кругом // Я ограничить захотел…»). Упрощенно говоря, на пылкость, страсть, любовное романтическое безумие шестнадцатилетней девушки Онегин отвечает, что он не собирается жениться, потому что «…не создан для блаженства, // Ему чужда душа моя». И еще лучше: «Супружество нам будет мукой».

Вторая пара. Ленский любит Ольгу. «Я люблю вас, // Я люблю вас, Ольга. // Как одна безумная душа поэта // Еще любить осуждена». Но до приезда Ленского Ольга поет арию, в которой дает себе характеристику. «Я не способна к грусти томной, // Я не люблю мечтать в тиши. // И на балконе ночью темной // Вздыхать до глубины души». И далее – самый антиромантический текст. Полная противоположность Ленскому. И, когда Ленский поет свое ариозо (любовное признание), то мы уже понимаем, что оно – в пустоту. Ленский никогда не будет понят. И если он не перестанет вздыхать, называть себя «отроком» («Я отрок был тобой плененный»), а свои чувства – «сердечными муками», то семейная жизнь превратится в фарс. Ольга: «Зачем вздыхать… я беззаботна…» и т. д.

Встретив Татьяну через годы странствий, Онегин неожиданно испытывает чувство любви к светской даме – Татьяне, девочке, которую он когда-то так быстро и нелепо отверг.

И здесь опять ничего не получается! Татьяна: «…я другому отдана; // Я буду век ему верна». И это несмотря на то, что на их последнем свидании Татьяна проговаривается: «Я вас по-прежнему люблю».

И здесь, в своей моральной дискуссии с Пушкиным, Чайковский использует удивительный драматургический прием. Для того чтобы превратить роман в стихах в лирические сцены, он с автором либретто Шиловским выбрасывает массу пушкинских героев. И вдруг… вводит нового! Безликий в пушкинском романе муж Татьяны – генерал обретает имя – князь Гремин! Да еще получает дивную арию – одну из лучших и глубочайших по мелодии и тексту арий в оперной музыке.

Я приведу весь текст арии, где либреттист (вне всякого сомнения, в тесном контакте с Чайковским) использует необычайно глубокие и крайне критические мысли (пушкинские строки, не вошедшие в основной текст романа. И ясно почему!). Вчитайтесь!





Перейти на страницу:

Похожие книги

Стратагемы. О китайском искусстве жить и выживать. ТТ. 1, 2
Стратагемы. О китайском искусстве жить и выживать. ТТ. 1, 2

Понятие «стратагема» (по-китайски: чжимоу, моулюе, цэлюе, фанлюе) означает стратегический план, в котором для противника заключена какая-либо ловушка или хитрость. «Чжимоу», например, одновременно означает и сообразительность, и изобретательность, и находчивость.Стратагемность зародилась в глубокой древности и была связана с приемами военной и дипломатической борьбы. Стратагемы составляли не только полководцы. Политические учителя и наставники царей были искусны и в управлении гражданским обществом, и в дипломатии. Все, что требовало выигрыша в политической борьбе, нуждалось, по их убеждению, в стратагемном оснащении.Дипломатические стратагемы представляли собой нацеленные на решение крупной внешнеполитической задачи планы, рассчитанные на длительный период и отвечающие национальным и государственным интересам. Стратагемная дипломатия черпала средства и методы не в принципах, нормах и обычаях международного права, а в теории военного искусства, носящей тотальный характер и утверждающей, что цель оправдывает средства

Харро фон Зенгер

Культурология / История / Политика / Философия / Психология