Тайны гениев. Три книги в одной

«Теперь только, по соображении всего, видим, что в ней есть много неправдоподобного».

Это тоже – рассказчик?

Да нет же. Это – один из слушателей.

Ибо рассказчик знает всю историю от начала и до конца и не считает, что в ней «много неправдоподобного». Он рассказывает историю пропавшего носа как подлинное событие. Так кто же это?

Ясно. Эта фраза принадлежит слушателю, который, дослушав историю до конца, утверждает, что в ней много (!!!) «неправдоподобного». Это очень рассудительный слушатель, вдумчивый и интеллигентный. Он не хочет обидеть рассказчика мыслью о том, что в рассказе все – полнейшая чепуха.

А кто следующий?

«Не говоря уже о том, что точно странно сверхъестественное отделение носа и появление его в разных местах в виде статского советника…»

Похоже на точку зрения какого-то чиновника из департамента. Не того ли, где служил Ковалев? А может быть, и из «другого ведомства».

«Как Ковалев не смекнул, что нельзя через газетную экспедицию объявлять о носе».

Это, скорей всего, газетный экспедитор. И тут же, боясь, что его уличат в корысти, добавляет:

«Я здесь не в том смысле говорю, чтобы мне казалось дорого заплатить за объявление: это вздор, и я совсем не из числа корыстолюбивых людей».

Следующий голос безо всякой аргументации и рассуждений дает оценку поведению Ковалева:

«Но неприлично, неловко, нехорошо».

Звучит довольно-таки либерально.

А вот, вполне возможно, слово полицмейстера, занимающегося личным делом арестованного цирюльника Ивана Яковлевича:

«И опять тоже – как нос очутился в печеном хлебе и как сам Иван Яковлевич?.. нет, этого я не понимаю, решительно не понимаю!»

Но все эти высказывания – мелочь, ничто по сравнению с дальнейшим. Ибо дальше разговор продолжается на ГОСУДАРСТВЕННОМ УРОВНЕ и становится совсем уже небезопасным для рассказчика. Попахивает Сибирью.

Вначале еще не так страшно – всего лишь обсуждение в цензурном комитете:

«Но что страннее, что непонятнее всего, – это то, как авторы могут брать подобные сюжеты».

И вдруг дальше слышится мне высший державный голос:

«Во-первых, пользы отечеству решительно никакой; во-вторых… но и во-вторых тоже нет пользы».

Уж не сам ли это царь-батюшка?

Нет-нет-нет! Просто у страха глаза велики. Наверно, это просто какой-нибудь министр или тайный советник.

(А может, все-таки ЦАРЬ? Два раза про пользу отечеству в одном предложении.)

Итак, сколько же мы насчитали? Пять, семь, восемь?

Да нет же, скажет читатель. Все эти подсчеты надуманны. И будет абсолютно прав. Ибо количество участников финала – неисчислимо.

Это – модель гоголевской России, ее уродливых институтов.

Эта модель породила Ковалева и всех участников этого дикого сна (Нос-Сон).

А если я буду рассуждать на психологическом уровне, то перед нами – литература «потока сознания», интереснейшего литературного явления, которое появится через сто лет после Гоголя (Пруст, Джойс, Саррот и другие). То есть перед нами – один-единственный говорящий медиум, который, на подсознательном уровне преображаясь в различных героев, вскрывает пороки России гоголевской эпохи.

Но самое невероятное – впереди:

после того как мы забрались на самый высший уровень обсуждения, появляется справившийся с истеричным смехом Гоголь и, подделываясь под речь своих героев (ну точно Акакий Акакиевич Башмачкин из «Шинели»), вытаскивает из русского языка такое, что… А впрочем, перечитайте сами:

«А, однако же, при всем том, хотя, конечно, можно допустить и то, и другое, и третье, может даже… ну да и где ж не бывает несообразностей?.. А все, однако же, как поразмыслишь, во всем этом, право, есть что-то».

И, как доказательство того, что я прав, говоря о многих участниках дискуссии, – последняя фраза:

«КТО ЧТО НИ ГОВОРИ, А ПОДОБНЫЕ ПРОИСШЕСТВИЯ БЫВАЮТ НА СВЕТЕ, РЕДКО, НО БЫВАЮТ».

Вот какой уровень литературы.

И есть ли уровень выше?

Есть!!!

И знаете у кого?

У… Гоголя же. В его удивительной «Шинели».