С другой стороны, и М. Ю. Лермонтов из поколения в поколение представляется в сверхидеализированном виде: и внешне, и внутренне. На эту тему мне довелось беседовать и полемизировать со многими учителями литературы. Из бесед этих невольно вырисовывается образ юного красавца-офицера, благороднейшего, чистого и нежного создания, дни и ночи напролет изливающего на бумагу волшебную мелодию стихов. Этот «прилизанный» образ чудесного «пай-мальчика» из года в год миллионами тиражируется педагогами для их учеников. С портретов кисти П. Е. Заболотского, Ф. О. Будкина, К. А. Горбунова и других художников на нас грустными, нежными глазами смотрит этот же прекрасный, удивительно красивый «мальчик-офицер».
Утверждается, что эти два человека, Мартынов и Лермонтов, были давними хорошими приятелями, большими друзьями.
Но тогда почему один поднял руку на другого?
Вот здесь-то и «вылезают» на свет Божий различные версии «заговора» жандармов, руки Бенкендорфа и Николая I, «наемного казака-убийцы» и другие всевозможные бездоказательные, мифические гипотезы и предположения.
Действительно, Николай I и шеф жандармов Бенкендорф не любили поэта. Да и мог ли понравиться им человек, предсказывающий «России черный год, когда царей корона упадет»? Как они могли спокойно отнестись к таким строкам:
Известно, что Николай I заклеймил последние 16 строк стихотворения «Смерть поэта»: «Бесстыдное вольнодумство, более, чем преступное». По указанию императора поэта сослали на Кавказ в действующую армию. Несмотря на проявленную храбрость на театре военных действий, Лермонтов не был ни повышен в чине, ни награжден. Наконец, узнав о гибели поэта, Николай Павлович произнес: «Туда ему и дорога». Много других влиятельных лиц желало расправиться с гордым и независимым поэтом. Поэтому и создалось мнение, что Мартынова использовали как исполнителя негласного приговора. Его якобы заставили или подтолкнули вызвать Лермонтова на дуэль и расправиться с неугодным поэтом.
Версия о заговоре со стороны Николая I и/или Бенкендорфа, осуществленного через жандармского подполковника Кушинникова (пребывавшего в Пятигорске в 1841 году для наблюдения за посетителями Кавказских Минеральных вод) или других лиц, выглядит очень неубедительной. Следует подчеркнуть, что в июне-июле 1841 года в столице даже не знали, что Лермонтов находится в Пятигорске. Ведь он был направлен из Санкт-Петербурга в Тенгинский пехотный полк, штаб-квартира которого располагалась в Анапе. В Ставрополе Лермонтов добился от главнокомандующего войсками Кавказской линии П. X. Граббе направления в экспедицию в Дагестан, в крепость Шуру (ныне — г. Буйнакск) для штурма аула Чиркей. Однако в Шуре Лермонтов так и не появился, свернув по пути для лечения в Пятигорск.
Заметим, что связь с Кавказом в то время велась через почту и курьеров. Даже самые расторопные курьеры преодолевали расстояние от Петербурга до Ставрополя за 2,5 недели, почта шла обычно от 4 до 6 недель. Поэтому спланировать заговор из Петербурга на 15 июля никак не могли.
Очень важно следующее обстоятельство. Распоряжение Николая Павловича от 30 июня 1841 года («…дабы поручик Лермонтов непременно состоял налицо во фронте и чтобы начальство отнюдь не осмеливалось ни под каким предлогом удалять его от фронтовой службы в своем полку») никак не вяжется с версией о заговоре из Петербурга: абсурдно полагать, что Николай I, при всем его недоброжелательном отношении к Михаилу Юрьевичу, санкционировал заговор против Лермонтова в Пятигорске и одновременно потребовал, чтобы он не отлучался от службы в Тенгинском пехотном полку, на Черноморском побережье. Кстати, Бенкендорф, направлявший Кушинникова в апреле 1841-го в Пятигорск, не предполагал, что через некоторое время там появится Лермонтов.
В 1952 году Константин Паустовский написал лиричную повесть о М. Ю. Лермонтове «Разливы рек», которая заканчивалась, однако, весьма необычно: «…последнее, что он (Лермонтов) заметил на земле, — одновременно с выстрелом Мартынова ему почудился второй выстрел, из кустов под обрывом, над которым он стоял»[68]
.Но ведь еще в 1941 году, к 100-летию со дня гибели поэта, К. Паустовский написал книгу «Поручик Лермонтов», где подробно воспроизводит дуэль Лермонтова с Мартыновым и ни слова не пишет о «выстреле из кустов». Литературоведы расценили эпизод дуэли в повести «Разливы рек» как проявление фантазии Константина Георгиевича. Тем не менее, многотысячными тиражами изданных книг Паустовского стала распространяться версия тайного стрелка-убийцы.
Вскоре, как грибы после дождя, появились работы других авторов, утверждающих о выстреле в Лермонтова из кустов, из-под обрыва, сзади со скалы и т. п.