Но ход событий круто изменился. Другие Талтосы – христиане – потеряли самообладание. Вид убитых для них был невыносим. Они начали рыдать и, забыв об Искусстве Речи, заговорили быстро и пронзительно – так, как это было свойственно нам, чем привели в ужас людей.
Я громко крикнул, потребовав, чтобы все замолчали. Кое-как прикрывшись своей разрезанной одеждой, то есть тем, что от нее осталось, я в гневе расхаживал взад и вперед и, используя Искусство Речи, со всей страстью души обратился к соплеменникам.
Что бы сказал нам Христос по поводу того, что мы натворили? Что за преступление здесь было совершено? Что мы за странный народ? Разве не самих себя мы убивали в этом споре? Я плакал, жестикулировал и рвал на себе волосы, а остальные рыдали вместе со мной.
Но монахов охватил страх, и люди-христиане тоже были напуганы. То, что они подозревали, прожив всю жизнь в долине, почти открылось им. И снова посыпались вопросы. Наши дети – где они?
Наконец другой Талтос – мужчина, которого я безмерно любил, – выступил вперед и объявил, что с этого момента на всю жизнь решил: во имя Христа и Девы он будет блюсти целомудрие. Другие Талтосы дали такую же клятву – и мужчины, и женщины.
«Кем бы мы ни были, – заявила женщина-Талтос, – теперь не имеет значения, ибо мы стали невестами Христа и выстроим здесь собственный монастырь, как на Айоне».
Раздались громкие крики одобрения, и те человеческие создания, которые всегда любили нас, любили меня как своего короля, дружно окружили нас.
Но опасность нависла в воздухе. В любой момент окровавленные мечи могли удариться друг о друга. И я знал об этом.
«Быстро! Все поклянитесь в верности Христу!» – приказал я, понимая, что в этой клятве целомудрия единственное спасение Талтосов.
Жанет выкрикнула мне, чтобы я прекратил и думать о столь неестественной и порочной клятве. А затем полились потоки слов, то слишком быстрые, то более медленные. Она говорила о наших обычаях, о наших детях, о наших чувственных ритуалах, о нашей долгой истории – обо всем, чем я намеревался пожертвовать.
То была фатальная ошибка.
Тут же человеческие создания, обращенные в новую веру, накинулись на нее и связали по рукам и ногам, а тех, кто пытался ее спасти, сразили наповал. Несколько обращенных Талтосов пытались бежать, но их мгновенно убили, и затем разразилась другая жестокая бойня: наши дома и хижины полыхали в пламени, а люди в панике бежали куда глаза глядят, взывая к Богу и умоляя его о помощи.
«Убивайте всех чудовищ!» – пронесся крик.
Один из монахов провозгласил, что наступил конец света. Несколько Талтосов поддержали его. Они пали на колени. Люди, завидев Талтосов в такой смиренной позе, сразу убили тех, кого не знали, или боялись, или просто невзлюбили, пощадив только нескольких – тех, которые нравились всем.
Только я и кучка Талтосов остались в живых – те, кто проявлял наибольшую активность в управлении племенем и чьи личности обладали непреодолимой притягательной силой. Мы отогнали всех, у кого хватало духу атаковать нас, усмирили других яростными взглядами или осуждающими криками.
И наконец, когда бешенство дошло до предела и мужчины начали падать под тяжестью собственных мечей, а остальные кричали и рыдали над убитыми, только пятеро нас осталось – Талтосов, преданных Христу, а все те, кто не хотел принимать Христа, за исключением Жанет, были уничтожены.
Монахи призывали к порядку:
«Поговори со своими людьми, Эшлер. Поговори – или все погибнут. Не останется и следа от Доннелейта, и ты понимаешь это».
«Да, поговори, – поддержал монахов один из Талтосов, – и не сообщай им ничего такого, что может испугать кого-нибудь. Будь умнее, Эшлер».
Я рыдал столь отчаянно, что эта задача казалась мне совершенно непосильной. Куда бы я ни кинул взгляд, повсюду видел мертвых – сотни родившихся еще до великих кругов равнины. И вот теперь они погибли и ушли от нас в вечность, а возможно, горят в пламени ада, так и не получив Господнего благословения.
Я пал на колени и рыдал, пока у меня не осталось слез. А когда замолк, в долине воцарилась полная тишина.
«Ты наш король, – обратились ко мне человеческие создания. – Скажи нам, что ты не дьявол, Эшлер, и мы поверим тебе».
Другие Талтосы, оставшиеся со мной, были отчаянно напуганы. Их судьба зависела теперь от меня. Но это были члены племени, наиболее известные человеческому населению и наиболее уважаемые. У нас еще был шанс выжить, если я не поддамся отчаянию и не погублю всех уцелевших.
Но что же осталось от всего моего народа? Что? И кого я привел в свою долину? Монахи подошли ближе.
«Эшлер, Господь посылает испытания тем, кого любит. Бог испытывает тех, кого предполагает сделать святыми», – сказали они.
И они действительно так думали. Их души тоже переполняла печаль. Не обращая внимания на то, что другие могли думать о нашей чудовищности, о наших грехах, они вскинули руки, обняли меня и твердо встали против остальных, рискуя собственной безопасностью.
Теперь заговорила Жанет, удерживаемая захватчиками: