Тайны Инков

Но позже так и не настало, потому что природа не терпит пустоты. Требование держаться на расстоянии от спекулятивной интерпретации при героическом спасении быстро исчезавшей информации открыло путь для особой формы «мета-интерпретации», которая определяет антропологическое изучение и сегодня. Различные школы мысли объединились, чтобы породить эру «сравнительного изучения». Идея, лежавшая в основе этого метода, состояла в том, что, сравнивая этнографические описания различных групп, можно разрабатывать общие законы, объясняющие, как возникают и изменяются культуры. Сравнительное изучение, конечно, породило множество школ мысли — эволюционистские, марксистские, материалистические и так далее. Но пока все это продолжалось, никто, казалось, не обращал внимания, что теоретическое подкрепление, которое сделало возможным все это предприятие — понятие «психического единства» человечества, не подвергалось сомнению так долго, что успело взобраться на Олимп ортодоксальности. Список основных проблем для антропологии был уже составлен. «Изучение человечества» (anthropos logos) было совершенно неожиданно, по воле случая отрезано от истории. То, что начиналось как временная пауза в исторической интерпретации дописьменных культур, вылилось в нечто совершенно иное, в дисциплину с ожесточенным сопротивлением, граничащим с враждебностью, по отношению к исторической перспективе.

Ирония, скрытая в этой ситуации, заключается в том, что сравнительный метод позволил проникнуть в некоторые области человеческой природы, но в то же время предотвратил признание других, не менее ценных. Дело в том, что есть нечто неизбежно ошибочное в кросс-культурном сравнении. Антропологическая теория, например, доказывает свидетельствами аборигенов истоки патрилинейности и матрилинейности как в Центральной, так и в Южной Америке. Но если что и доказала бесспорно западная социальная наука, так это то, что всех нас обусловливает культура, в которой мы живем, — факт, который историк может игнорировать себе же во вред.

Как защитницы интерпретации «предыстории», антропология и археология оказали расхолаживающее воздействие на современное понимание человеческой природы, как она выражалась в человеческой истории. Археологи должны оперировать выводами из физических останков и, следовательно, ограничены описанием масштаба деятельности, чьи следы оставлены в физических объектах. Доказательство человеческой деятельности — экономической, социальной, политической, религиозной — рассматривается с местной точки зрения и связано с потребностью, чтобы само место выражало поддержание физического существования. Археология ограничена в интерпретации материала, она имеет тенденцию изображать «дописьменного» человека как преимущественно материалистического. Путешествия осуществлялись преимущественно ради торговли и так далее.

Антропология, испытывая воздействие от соприкосновения с точностью археологии, воздерживается от «ценностных суждений» об интеллектуальном содержании данной культуры. Это — проблема для историков. А там, где археология ограничена местностью, антропология «ограничена людьми», сосредотачиваясь на определенной группе и переходя на более широкое представление только при переходе на более высокий уровень абстракции в поиске законов происхождения культуры.

При таком подходе немногие формы человеческих начинаний, за исключением войн, считаются заслуживающими рассмотрения. С точки зрения этих дисциплин, любой культурный обмен на умеренном расстоянии представляет собой торговлю. Обмен на дальние расстояния, за пределами вероятности торговли, оставляемый без внимания, поскольку не создает никаких физических доказательств в земле, считается отсутствовавшим, за исключением таких случайностей, как выброс на берег штормом морского судна[84]. Короче говоря, по теоретическим соображениям «инерционная предрасположенность» антропологии и археологии, возникшая вместе со сравнительным методом, не может и наверняка не будет заниматься более высокими импульсами человеческой природы. Однако они остаются дисциплинами, которые сообщают нам, откуда «исторически» происходит наша человеческая природа. Жаль.

Во всех утомительных дебатах между диффузионистами и их более консервативными собратьями подтекстом обсуждаемых вопросов всегда выступает обмен. Исключая из этих рамок путешественника, романтика, мистика, изгнанника, искателя — поскольку такие личности по определению путешествуют налегке, обмениваясь только идеями и тем самым представляя вездесущую опасность загрязнения «стерильного поля» сравнительного изучения, — ограниченная местностью археология и ограниченная людьми антропология всегда будут называть романтиками самих диффузионистов. Они утверждают, что диффузионисты спроецировали свои собственные романтичные заблуждения на прошлое.