Тайны Инков

Хотя эти идеи и достигли Анд, не кто иной, как жрецы-астрономы — капакас, создали голограмму для всей цивилизации, их появление должно было стать подобным грому среди ясного неба. Как только андские народы признали объединяющий потенциал этого учения, они навсегда запомнили произошедшие у Титикаки события, — события, сначала описанные в андском небе по Огненной Реке, когда началось время.

По причине своеобразной способности андского мифа о сотворении у Титикаки поместить данные исторические события в рамки истинного учения, которое сделало возможными эти события, он был и остался авторитетным. В тот момент — когда и миф, и описываемый им новый «мир» вместе возникают из вод Титикаки — началась не только история Анд, но также и историческое сознание андских народов. И с того момента — как будет сделана попытка показать в последней главе этой книги — это заново пробужденное историческое сознание станет господствующей силой в развитии истории Анд.

Вот почему, во благо ли или во вред, но люди с «прошлым» — это люди, для которых путешествие во времени уже стало важным и для которых будущее становится критерием, по которому будет оцениваться настоящее. Напротив, люди, для которых единственным временным измерением мифологии являются «сказочные времена», — это люди, для которых природа человека выступает скорее онтологической данностью, чем исторической проблемой. Вкусить плод древа познания о добре и зле значит положить конец такой наивности. Как только миф овладевает средствами и волей, чтобы соткать прошлое в значительный образ, этические соображения занимают середину сцены в театре истории: «Мы останемся, чтобы поддерживать вас». Как только пускаются великие часы, назад нет возврата; ворота в Рай захлопываются, и Прометей приковывается для растерзания на скале за грех кражи огня у богов.

II

Как и следовало ожидать от блеска напротив золотого ягуара на диаграмме Пачакути Ямки (рисунок 2.4), андские представления о происхождении по мужской линии связаны с символом молнии. Исследования Зуидемы и Ирэн Силверблат выявили повсеместное распространение в Андах периода конкисты индейской практики — существовавшей задолго до появления инков — ведения родословной по мужской линии в терминах порождающей способности молнии.

«Наиболее важным небесным божеством в местной космологии был мужской бог грома и молнии — Илъяпа… Молния — это один из главных культов, отмеченных Эрнандесом Принсипе в трех общинах анкас… Каждая семья посвящала ему богослужение на горе за деревней, где отправлялся культ. Эти богослужения посещал глава семейства, чури… Каждый глава рода считался потомком молнии, будь то прямым или через посредство его мифологических первопредков, сыновей молнии».

И Силверблат, и Зуидема рассматривали этот материал в связи с «завоевательной иерархией», то есть классовой системой, установленной в Андах в течение Века Войны, который начался около 650 года н. э., когда молния стала символом военного господства. Однако представление о порождающей силе молнии явно более древнее, чем возникновение войны в Андах. Например, Бог Ворот (приблизительно 600 года н. э.), Тунапа Виракоча, держит в руках стрелы молнии: правая рука символизирует, согласно Бэнксу, «древко копья [которое] увенчано головой орла на верхнем конце, чтобы служить крюком», а молния в левой руке бога представляет пращу.

Тема метательного оружия вновь возникает с инкским богом молнии, Ильяпой, несущим пращу, характерным «ударом» которой при пускании был гром.

Так как причина этого акцентирования не могла изначально быть военной, поскольку иконография молнии предшествовала возникновению войны, то логично предположить, что образы метательного оружия как метеорологического явления представляют собой формулу превращения охотников и скотоводов в земледельцев. Именно такая параллельная трансформация от эры женской линии/огородничества к земледелию проявляется в превращении ягуара в кота-град.