Тайны Конторы. Жизнь и смерть генерала Шебаршина

Как ни странно, но Шебаршин не ведал, что в теплом Пакистане могут быть морозы, – вскоре после декабрьского переезда семьи в Равалпинди температура ночью упала до минус четырех. Небольшой городок Равалпинди замер, буквально съежился, тишина над домами установилась вселенская, над городскими улицами повис кизячный дым – жители усиленно топили печи. В домах побогаче печи топили деревянными поленьями, и в воздухе витал дым – смолистый, приятный.

В одном из дневников Шебаршин отметил, что Азия – это царство запахов, и запахи эти сопровождают человека всю его жизнь, наверное, будут сопровождать до самого конца, до последнего предела… Запахи самые разные, начиная от наиболее пленительных – цветущих роз и олеандров, кончая тяжелым духом бедного быта. Более того, запахи рождали у Шебаршина тесную ассоциацию с местом, которому они были присущи – впрочем, не только с местом, но и с определенным временем года, с конкретными людьми, конкретными ситуациями.

«Вечерний, прохладный, отдающий дымком воздух – это зима в Лахоре и Равалпинди, – отметил он в своих записных книжках, – парфюмерный аромат вьющихся по стенам мелких белых цветов – дипломатические виллы в Карачи; розы – Айюб-парк в Равалпинди; смолистые орешки чильгоза на железных противнях, под которыми медленно тлеет древесный уголь – Элфинстон-стрит в Карачи; цветущие олеандры – сад у реки Раваль и посольский парк в Тегеране, свежий запах камыша, тины, костра – озерцо Джхабджхар под Дели; чадящее конопляное масло, перец, корица – любой уголок любого азиатского городка, где активно готовится еда…».

Шебаршин отметил, что когда советское посольство переселилось в Исламабад, он ездил туда на работу из Равалпинди – причем предпочитал ездить дальним путем – вначале через центр города, по Марри-роуд, потом сворачивать с совершенного, ухоженного шоссе на старую дорогу. Здесь, как он заметил, «сухой и холодный воздух всегда был пропитан горьким ароматом полыни».

Запах этот – полынный, щекочущий ноздри, ни с чем не сравнимый, в Москве потом снился по ночам. Шебаршин просыпался с бешено колотящимся сердцем и тревожным теснением в груди, он понимал, что только что находился в своем прошлом…

Нет, Азию, Пакистан, Индию, Афганистан, Иран он не забудет никогда. И не забыл – до последнего дня…

Декабрьским вечером шестьдесят шестого года у Шебаршина произошел неприятный разговор с одним господином, чей лик Леонид Владимирович пытался запомнить, но так, честно говоря, и не запомнил.

Это был человек из породы людей, которые умеют быть невидимыми в любой, даже самой плотной толпе.

Назвался он сотрудником пакистанской контрразведки и, не дожидаясь никаких ответных слов, довольно напористо завел разговор о делах в советской резидентуре, назвал несколько имен, которые Шебаршину были, естественно, известны, – в общем, проявил завидную для иностранного контрразведчика осведомленность.

Шебаршин подумал, что пакистанец начнет вербовать его, и приготовился дать отпор, но пакистанец этого делать не стал, сказал только, что о деятельности советской резидентуры, и в частности Шебаршина, ему известно из американских источников…

А американцы всегда сидели на советской разведке плотно. Но еще более плотно сидели на пакистанцах – и не только на разведке, но и на государственных учреждениях, на промышленных предприятиях, конторах и так далее – контролировали буквально все. Это, конечно же, не могло не беспокоить пакистанские власти.

Велико было удивление Шебаршина, когда пакистанский контрразведчик заявил, что ему поручено выяснить, и выяснить именно через Шебаршина, – как отнесется советская разведка к тому, чтобы регулярно обмениваться информацией с пакистанской стороной по американцам.

Шебаршин отверг свою принадлежность к разведке, но сказал, что знает в посольстве человека, которому это предложение будет интересно, и все передаст ему. Пакистанца этот ответ удовлетворил. Договорились встретиться через несколько дней, на том разговор и завершился.

Ночью в Москву ушла большая, на несколько страниц, шифровка. В ней резидентура, находящаяся в нашем посольстве, подробно разобрала ситуацию, выстроила несколько версий, в том числе предусматривающих возможность провокаций (ведь за предложением контрразведчика могли стоять и американцы, за провокациями могла последовать и ловушка), просчитала и итоговые результаты, если такая совместная работа все же будет проведена – в общем, было исследовано все «игровое поле». Решение же должна была принимать Москва.

В ответ Москва прислала довольно расплывчатую, мутную телеграмму с массой туманных советов и оговорок, хотя одно было ясно хорошо – и это было главное: встречи с контрразведчиком надо обязательно продолжить.