Тайны Кремля<br />Сталин, Молотов, Берия, Маленков

Среди взятых под отражу работниками спецслужб СССР и немедленно депортированных в Москву оказался бригадный генерал Л. Окулицкий, с сентября 1944 года командующий АК, а после ее формального роспуска 19 января 1945 года возглавивший аналогичную по задачам подпольную боевую организацию «НЕ» («Неподлеглость» — «Независимость»), открыто объявившую Красную Армию оккупационной. Кроме того, среди арестованных находились вице-премьер лондонского правительства с пребыванием в Польше Я. Янковский, члены подпольного «совета министров» А. Беня, С. Ясюкевич, А. Пайдак, еще одиннадцать человек, входивших в руководство партий Стронництво народове, Стронництво людове, Стронництво праци, Союз демократов[465].

Давая санкцию на столь необычные репрессии — на территории независимого государства, Сталин сделал то, о чем, но только как всего лишь о возможном, предупреждал в Ялте. Объяснял началом гражданской войны в Польше, жертвами которой становились прежде всего бойцы и командиры Красной Армии. И потому поначалу встретил понимание и поддержку со стороны Черчилля, вряд ли догадывавшегося о возможных масштабах арестов[466].

Еще не зная о размахе политической акции, начатой Сталиным, информированный лишь о смене правительств в Бухаресте и Белграде, британский премьер спокойно воспринял происходившее. Даже попытался оправдать поведение Иосифа Виссарионовича в послании Рузвельту от 8 марта: «Уверен, что Вы будете также огорчены, как и я, недавними событиями в Румынии. Русским удалось установить правление коммунистического меньшинства с помощью силы и обмана. Протестовать против этих событий нам помешало то обстоятельство, что когда мы с Иденом находились в Москве в октябре, то, чтобы развязать себе руки в деле спасения Греции, признали, что Россия должна иметь преобладающее влияние в Румынии и Болгарии в то время, как мы возьмем на себя руководящую роль в Греции. Сталин строго придерживался этого соглашения в период тридцатидневных боев против коммунистов и ЭЛАС в Афинах, несмотря на то, что все это было крайне неприятно для него и его окружения…

Сталин формально следует принципам Ялтинской конференции, которые, безусловно, были растоптаны румынами. Тем не менее мне бы очень не хотелось в такой степени подчеркивать этот вывод, чтобы Сталин мог сказать: „Я не препятствовал вашим действиям в Греции. Почему же вы не хотите предоставить мне такую же свободу действий в Румынии?“

Это снова привело бы к сравнению целей его действий и наших. И ни одна сторона не может убедить другую в своей правоте. Учитывая характер моих личных взаимоотношений со Сталиным, я уверен, что для меня было бы ошибкой в данный период вступать на путь споров»[467].

Не захотели ни Черчилль, ни Рузвельт осудить Сталина и тогда, когда узнали об арестах в Польше. Все их внимание тогда оказалось прикованным к завершению боевых действий на территории Германии. А затем все затмила эйфория, порожденная встречей на Эльбе, взятием Берлина, подписанием акта о безоговорочной капитуляции. Победа с ее долгим и тяжким, обильно политым кровью путем к ней, отодвинула на задний план, хотя и на довольно короткий срок, все остальное.

Правда, в конце марта Черчилль все же решил посоветоваться с Рузвельтом. Уточнить — «Не настал ли момент направить нам обоим послание Сталину по вопросу о Польше?». Но американский президент счел время для того еще неподходящим. Предложил отложить совместный демарш. Ненадолго. Ответил 6 апреля: «Мы не должны допускать, чтобы у кого-то сложилось неверное представление, будто мы боимся. Буквально через несколько дней наши армии займут позиции, которые позволят нам стать „более жесткими“, чем до сих пор казалось выгодным для участия в войне»[468].

Внезапная смерть Рузвельта 12 апреля не повлияла на доверительные отношения глав Великобритании и США, на их стремление согласовывать — что, как и когда следует предпринимать для сдерживания Сталина. В немалой степени послужила тому позиция госдепартамента, выраженная в меморандуме Гарри Трумэну, ставшему президентом и нуждавшемуся в своего рода подсказке. Глава американского внешнеполитического ведомства, Стеттиниус, разъяснял: «Соединенное королевство. Политика м-ра Черчилля основывается, прежде всего, на сотрудничестве с Соединенными Штатами. Вместе с тем базируется она и на сохранении единства трех великих держав, но британское правительство уже демонстрирует растущее опасение Россией и ее намерениями… Советский Союз. После Ялтинской конференции советское правительство придерживается твердой и бескомпромиссной позиции по большинству вопросов, возникающих в наших отношениях. Наиболее важные среди них польский вопрос, выполнение крымских соглашений на освобождаемых территориях, договоренности об обмене освобожденными военнопленными и гражданскими лицами, конференция в Сан-Франциско…»[469].