Тайны Кремля

«Ползучая» переориентация с прежних, классовых и интернационалистских позиций на общенародные, государственно-национальные, нашла своеобразное завершение в новом гимне Советского Союза, чей вариант текста (Сергей Михалков и Эль Регистан) и музыки (Александр Александров) ПБ принял за основу 28 октября 1943 года[372]. В тот день узкое руководство признало, что «Интернационал», общий гимн и Коминтерна, его секций — национальных компартий, и СССР, теперь «по своему содержанию не отражает коренных изменений, происшедших в нашей стране»[373]. Отныне один из двух символов суверенности СССР выражался не в призыве к «миру голодных и рабов» сокрушить капитализм в смертельной схватке, а в прославлении мощи Советского Союза, в воспевании отечества и Сталина, силы победоносной армии страны. Более того, воспевался «Союз нерушимый», который «сплотила навеки великая Русь». Фразу, начатую 6 ноября 1941 года, договорили в ночь на 1 января 1944 года, когда впервые по радио прозвучал новый гимн, повсеместно ставший исполняться несколько позже, с 15 марта 1944 года.

Так, всего за несколько месяцев не только взросло, но и окрепло, пышно зацвело древо исконного, насчитывающего не одно столетие, русского государственного национализма или национальной государственности. Вновь стала реальностью, хотя пока лишь внешне, в отдельных чертах, старая официальная идеология великодержавия, прежде отождествлявшегося с самодержавием. Решительно осуждавшаяся как противоречившая марксизму-ленинизму, с которой боролись более двух десятилетий столь же настойчиво, как и с ее оборотной стороной — буржуазным национализмом. А потому явственно зазвучавший диссонанс, то ставшее слишком заметным противоречие предстояло как-то снять, смягчить, если не устранить полностью. Не отказываясь от социалистических идеалов, постараться снивелировать их с тем новым, что неудержимо проступало в повседневной жизни.

Подспудные процессы, шедшие с глубокой осени 1941 года, рано или поздно должны были обрести свое отражение в прозе, поэзии, драматургии, кинофильмах. В тех основных долговременных средствах воздействия на массовое сознание, которые далеко не случайно рассматривались партией как важнейшие инструменты агитации и пропаганды. Являлись более значимыми, нежели публицистика, плакаты, карикатуры, легко отзывавшиеся на злобу дня, но столь же легко и безнадежно устаревавшие вместе с ушедшим событием через неделю-другую. Полностью вытеснялись из памяти. Но для того требовалось устранить неизбежную коллизию, порожденную естественным ходом событий, — отсутствием на этот раз заданности, загодя выработанных установок. Руководители ни УПиА Щербаков, Александров, ни творческих союзов, ни комитетов — по делам искусств, по делам кинематографии, при всем желании не могли призвать деятелей литературы и искусства следовать какому-либо конкретному постановлению ЦК, опираться на четко выраженное в какой-либо речи Сталина положение. Ведь официально идеологический курс никто не пересматривал.

С другой стороны, сами писатели, драматурги, поэты, режиссеры, два десятилетия приноравливавшиеся, подстраивавшиеся к партийным догмам, не получая никаких «ценных указаний», пока еще не поняли перемен, самостоятельно не перестроились. Тому мешало слишком многое. И сама специфика творческого процесса — медленное, длительное вызревание сюжетов и образов, и сложный, многомесячный путь завершенного творения к читателю, зрителю. Путь, на котором зачастую непреодолимыми препятствиями оказывались и чиновники творческих союзов, комитетов и редакции, художественные советы и цензура.

Потому-то процесс перестройки был умело инициирован «снизу». Новые идеи, взгляды, понятия не навязывались чьей-либо волей, а как бы сами зарождались. Высказывались самими творцами на совещаниях писателей, композиторов, художников, драматургов, искусствоведов, кинематографистов, которые проводились с марта 1943 года по январь 1944 года.

Широкую кампанию по пропаганде русского патриотизма в январе 1943 года открыла газета «Литература и искусство» (с началом войны объединившая под редакцией Александра Фадеева «Литературную газету» и «Советское искусство»). Начала ее статьями писателей Алексея Толстого и Ильи Эренбурга, музыковеда и композитора Бориса Асафьева, художников Александра Герасимова и Игоря Грабаря. Позже продолжила публикацией суждений композиторов Владимира Захарова и Анатолия Новикова, искусствоведов Абрама Эфроса и Александра Федорова-Давыдова. Всем им лишь изредка, и только на совещаниях, вторили чиновники, председатели всесоюзных комитетов: по делам искусств — М. Б. Храпченко, по кинематографии — И. Г. Большаков. Именно они, все вместе, еще в первой половине 1943 года и провозгласили примат патриотизма в литературе и искусстве. Но уже не советского, как было поначалу, а русского. А заодно столь же решительно осудили и рабское преклонение перед заграничным — космополитизм.