Тайны Кремля

Далеко не случайно составы Специального комитета при ГКО и одного из двух ОБ СНК чуть ли не полностью совпали. И там и тут председателем — Берия, заместителем — Маленков, членом — Вознесенский. По сути, данное ОБ СНК и подменяло собою Специальный комитет, фактически прекративший свою деятельность именно с сентября 1945 года. Да он уже и не был нужен. Ведь подпавшими под прямой контроль Берии как председателя ОБ СНК оказались именно те наркоматы и ведомства, которые изначально, с октября 1942 года, были связаны с выполнением работ по урановому проекту: наркомцветмет, наркомхимпром, наркоматы электростанций и электропромышленности, тяжелого и среднего машиностроения, строительства, главвоенспецстрой, главкислород, комитет по делам геологии. Но такая своеобразная бюрократическая метаморфоза, поначалу позволившая Берии и Маленкову просто удержаться на вершине власти, вскоре обернулась, и только в силу организации, возникновением военно-промышленного комплекса.

…Теперь узкому руководству оставалось лишь одно — открыто, официально зафиксировать сложившуюся расстановку сил. Сделать это сразу же после откладывавшихся из-за войны и назначенных, наконец, на февраль 1946 года выборов в ВС СССР, на первой сессии его второго созыва. Однако все, казалось бы согласованное, оказалось внезапно под угрозой. Причиной же того стало резкое ухудшение состояния здоровья Сталина. Как свидетельствует один из его близких родственников, а потому достаточно информированный, надежный источник, врачи констатировали у Иосифа Виссарионовича инсульт[498]. Вполне справедливо опасаясь самого худшего, 3 октября ПБ решило временный отход главы советского правительства от повседневного руководства оформить как отпуск. Но уже 9 октября происшедшее пришлось сделать достоянием гласности, сообщив о нем уже на следующий день (поразительная поспешность!) во всех газетах страны: «Отъезд тов. Сталина в отпуск. Вчера, 9 октября, председатель Совета народных Комиссаров СССР тов. И. В. Сталин отбыл в отпуск на отдых»[499].

Получив необычную информацию из Москвы и скорее всего связав ее с пророчеством Генри Кессиди, сделанном почти год назад, Трумэн поспешил проверить, уточнить столь важные сведения. Установить, каково же истинное состояние Сталина, следует ли учитывать его как новый фактор при проведении внешней политики. 14 октября президент США счел не просто необходимым, а неотложным направить главе СССР личное послание. Якобы настолько важное — речь в нем шла о созыве мирной конференции, что вручить его посол Аверелл Гарриман должен был незамедлительно, и непременно из рук в руки.

После непродолжительных проволочек встреча состоялась. Более того, чтобы рассеять все сомнения у тех, у кого они появились, ТАСС тотчас распространил довольно пространное и неуклюжее заявление: «В иностранной печати появились разноречивые сообщения о том, что президент США г. Трумэн направил председателю Совета народных комиссаров СССР И. В. Сталину свое послание. Как стало известно из авторитетных источников, послание, направленное президентом Трумэном 14 октября, было вручено 24 октября И. В. Сталину послом Соединенных Штатов А. Гарриманом, имевшем специальное поручение посетить И. В. Сталина и представить комментарии к посланию президента. Г-н Гарриман посетил И. В. Сталина в районе Сочи, где он проводит отпуск, и имел с ним две беседы. 26 октября г-н Гарриман возвратился в Москву»[500].

Так вроде бы удалось свести концы с концами. Правда, не объяснили лишь одно. Почему же при наличии телефонной связи и авиасообщения по линии Москва — Сочи путь на Черноморское побережье Кавказа отнял у Гарримана аж десять дней. Можно предположить — те самые десять дней, которые и оказались критическими для больного Сталина. Когда появление у него свидетеля — американца было совершенно нежелательным.

Но ни поездка посла США в Сочи, ни заявление ТАСС не развеяли возникших сомнений. Не остановили упорную циркуляцию в западной прессе всевозможных домыслов и слухов о здоровье Сталина. Исходивших, главным образом, от московских иностранных корреспондентов. Поэтому узкому руководству пришлось, правда с недопустимым запозданием, 28 ноября, пойти на крайние меры. Предотвратить дальнейшую утечку информации, введя особую цензуру, возложенную на отдел печати НКИД. Запретить передачу за рубеж: «а) материалов, в которых разглашаются военные, экономические и другие государственные тайны СССР; б) сообщений иностранных корреспондентов, содержащих выпады против Советского Союза и измышления в отношении его государственных деятелей (выделено мною. — Ю. Ж.); в) информации, дающей извращенное освещение советской политики и жизни Советского Союза; г) всех других материалов, которые могут нанести ущерб государственным интересам СССР»[501]. Тем же решением на должность заведующего отделом печати, пустовавшую с 27 марта, с утверждения занимавшего ее А. А. Петрова послом в Китае, назначили К. Е. Зинченко.