Тайны Кремля

Телеграмма Кеннана вместе с оценками Объединенного разведывательного комитета и Комитета начальников штабов США утвердила президента Трумэна во мнении, что ближайшей целью Советского Союза является не укрепление своей национальной безопасности, не укрепление политического влияния в странах, прилегающих к его границам, и прежде всего в Восточной Европе, а захват новых территорий. Не исключено — и всей Европы вплоть до Атлантики. А вместе с тем и других регионов мира, где у США имелись свои стратегические интересы. Возможно, Маньчжурии, откуда все еще не были выведены части Красной Армии и которую постепенно занимали коммунистические силы — о том с начала года генерал Джордж С. Маршалл, личный посланник президента в Китае, с беспокойством сообщал Трумэну. Может быть, Ирана, давно привлекавшего США своими колоссальными запасами нефти, на долю которых теперь настойчиво притязал и Советский Союз.

Должно было повлиять на позицию президента Соединенных Штатов и иное. То, что тот, в отличие от Кеннана, не был знаком с содержанием речи Сталина, произнесенной на встрече с избирателями. Потому и не знал, что глава правительства СССР, отвечая на риторический, самому себе заданный вопрос — каковы же основные итоги войны, ответил далеко не так, как интерпретировалось в «длинной телеграмме». Сталин в свойственной ему дидактической манере назвал, четко выделив, три таких итога: победили «наш советский общественный строй», «наш советский государственный строй», «наша Красная Армия». Коммунистической же партии отвел подчиненную, чисто хозяйственную роль. Не желая даже вспоминать о ГКО, заявил — партия обеспечила «материальную возможность победы». Говоря же о планах восстановления экономики, снова связал их разработку с ВКП(б).

Трумэн, разумеется, об этом не знал. Ему приходилось довольствоваться лишь той информацией, которую ему предоставляли другие. И потому вскоре солидаризировался с Черчиллем, еще с 1943 года вынашивавшим идею создания Западного союза как противовеса мощи СССР в Европе. Идею, начавшую обретать новые формы. 5 марта экс-премьер Великобритании выступил в Вестминстерском колледже небольшого миссурийского городка Фултон. Произнес речь в присутствии, а следовательно при пока молчаливом одобрении Трумэна. Со всей страстной убедительностью профессионального оратора обрушился на внешнюю политику Москвы. Как бы следуя сценарию, предложенному Кеннаном, обвинил СССР в экспансионизме, в уже совершенном захвате всей Восточной Европы, над которой опустился «железный занавес». И потому, опять же в полном соответствии с рекомендациями американского дипломата, призвал англо-саксонские страны незамедлительно объединиться. Используя имевшуюся монополию на ядерное оружие, незамедлительно дать отпор агрессивным замыслам Советского Союза.

Сталину вновь пришлось вступить в полемику, только на этот раз — открытую. 13 марта он дал интервью газете «Правда». Расценил в нем выступление Черчилля как «опасный акт, рассчитанный на то, чтобы сеять семена раздора между союзными государствами и затруднить их сотрудничество». Не довольствуясь столь резким выпадом, добавил: «Установка г. Черчилля есть установка на войну, призыв к войне с СССР». Категорически отверг обвинения в экспансионизме, в который раз повторив, обращаясь прежде всего к лидерам Запада, то, о чем неустанно твердил с декабря 1941 года — «Советский Союз, желая обезопасить себя на будущее время, старается добиться того, чтобы в этих странах (восточноевропейских. — Ю. Ж.) существовали правительства, лояльно относящиеся к Советскому Союзу»[519].

Неделю спустя, воспользовавшись просьбой корреспондента Ассошиэйтед пресс ответить на его вопросы, Сталин фактически отверг еще одно обвинение Кеннана в адрес СССР. Дал следующее понимание Кремлем роли, значимости ООН: «она является серьезным инструментом мира и международной безопасности. Сила этой международной организация состоит в том, что она базируется на принципе равноправия государств, а не на принципе господства одних над другими». А заодно высказал и свое видение всей международной ситуация. «Я думаю, — отметил Сталин, — что „нынешнее опасение войны“ вызывается действиями некоторых политических групп, занятых пропагандой новой войны и сеющих, таким образом, семена раздора и неуверенности»[520].