Тайны моей супруги

Регина, хоть и понимала, что это глупое и бесполезное действие, сдержаться не сумела: плотно закрыла окна портьерами, забралась на кровать и свернулась под одеялом в позе эмбриона.

Не нужно было соглашаться. Особенно сейчас, когда её эмоции и психику не сдерживал барьер успокоительных трав. А ведь сила Пожирателя кошмара на неё даже не действовало! Это всё её разум, гроза и воспоминание…

Тогда тоже была гроза. Только летняя. С пронзающим до костей ветром и тяжёлыми каплями дождя. И тоже хохот… И слова… Такие тихие и скрытные, заставляющие тянуться к ним… чтобы угодить в ловушку и потонуть…

— Я выполнил часть сделки, теперь твоя очередь, Минос.

— Да, ты всё сделал правильно. Теперь Регина в безопасности. Развлекайся, Мрачный…

Лучше бы тогда она не пряталась в кабинете дяди, не услышала бы правду и никогда бы не узнала цену своей безопасности…

— Регина! — громкий голос Тристана выдернул её из той летней грозы, из дядиного кабинета, из воспоминаний. — Почему у тебя так холодно? Куда только слуги смотрят?!

— Тристан! — девушка вскочила с кровати и кинулась к супругу, обняла его за шею.

Мужчина почувствовал, как она дрожит, и прижал её за талию ближе к себе.

— Ты грозы испугалась?

Не дождавшись ответа, Тристан взял супругу на руки и отнёс в свою комнату, уложил на кровать, накрыл одеялом.

— Не уходи, — тихо прошептала девушка, не открывая глаза.

— Я сейчас вернусь, только…

Регина не дослушала и отвернулась на другой бок, поджала ноги к животу.

— Я никуда не ухожу, — тут же исправился Тристан и лёг на кровать поверх одеяла рядом с супругой. Несколько минут он молчал, затем решился и спросил: — Я могу тебя обнять?

Регина завозилась, перевернулась обратно и уткнулась макушкой супругу в подбородок. Тристан аккуратно провёл ладонью по волосам девушки и обнял за плечо.

За окном раздался гром вперемешку с хохотом. Лэрн поморщился, накинул на свою комнату защиту от воздействия Пожирателя и мрачно пожелал долго жить тому, кто умудрился его выпустить. Хорошо хоть, Регина не могла слышать этот хохот.

— Моя мама очень любила вышивать гладью, — вдруг тихо произнесла Регина.

— Извини? — Тристан отстранился и немного опустил край одеяла, в которое девушка уткнулась лицом. Её глаза были закрыты, а лицо побледнело, но хоть дрожать она перестала.

— Мама, как истинная лэри, — тут её губы скривились, — умела искусно вышивать, вязать, плести, но больше всего любила именно вышивать гладью. Я обожала наблюдать за лицом мамы в эти моменты. За сосредоточенностью и восхищением, которые появлялись всякий раз, когда ей удавалось придумать и вышить особенно искусную композицию из цветов. Мама любила полевые маки, потому что они напоминали ей о родительском доме. Мама любила рассказывать, как в детстве она со своим отцом мастерила кормушки. К ним всегда прилетало много птичек, и одно время даже жил ястребёнок, который выпал из гнезда и повредил себе лапки. Он жил у них около года, пока его не убила соседская кошка. Мама тогда два дня проплакала и больше никогда не вышивала птиц…

Регина ещё долго говорила, рассказывая о детстве своей мамы. Тристан слушал супругу и никак не мог сопоставить её рассказ с тем, что видел и слышал мельком из сплетен. Лэрн просто не мог осознать, как та, живая и яркая девочка, любившая плести из полевых цветов венки, умевшая щебетать по-птичьи и два дня оплакивавшая смерть птицы, выросла в женщину, которая в высшем обществе известна как одна из самых языкастых сплетниц столицы. Как она могла каждый вечер напевать маленькой Регине колыбельную, а потом называет её безумной?!

Вскоре Регину сморил сон. Вслушиваясь в её размеренное дыхание, Тристан и сам уснул. Перед тем как разум уплыл в страну сновидений, в голове всплыла последняя ясная мысль: «Когда у меня будут дети, то я буду понимающим и любящим родителем. Я никогда не стану таким, как отец!»

Глава 27. Признание

За последнее время неприязнь к «барахолке языков» и Анигеру Тремсу у Вильяма Оркиста возросла в десятикратном размере. Виноваты в этом были двадцать семь человек, которые решили заработать легкие деньги и «скормить» секретарю обманку. Но Вильям ещё в детстве расстался с наивностью и доверчивостью, поэтому умников ждало разочарование, а некоторых особенно наглых — удар в челюсть. Отправляясь на встречу с двадцать восьмым свидетелем, Оркист не ожидал от него ничего путного. Место встречи, как и до этого, было выбрано в квартале работяг, в проулке, соединяющем улицы Стальную и Большой звон.

Оркист пришёл даже раньше назначенного времени, но свидетель его уже ожидал. Высокая фигура в старом тулупе стояла возле больших, поставленных друг на друга бочек у стены.

— Свен Майкер? — окликнул его Вильям.