Следует отметить, что простой народ дал конфликту в Сурском монастыре совсем иную оценку, нежели журналисты. И жители Суры, ставшие очевидцами скандала в монастыре, осудили бунтовавших послушниц, которые, по их словам, «уподобили церковь трактиру». По словам священника из Суры, о. Иоанна Васильева, крестьяне, «
Не менее драматичной была конфликтная ситуация в Ущельском монастыре. Начало ее, вероятно, можно датировать летом 1916 года, когда некая сестра милосердия Покровской общины М. Филиппова сообщила обер-прокурору Синода в письме, что игуменья Магдалина (Вяткина) «собралась закрыть монастырь, продает его имущество, растратила 4 000 рублей», а также пьянствует, играет в карты, употребляет в отношении сестер матерную брань. Кроме того, в доносе М. Филипповой содержалось обвинение игуменьи Магдалины в том, что она «
Обвинение игуменьи Магдалины было связано с тем, что она принимала в монастыре старообрядцев
В результате расследования большинство из этих обвинений было признано несправедливыми. Например, обвинение игуменьи Магдалины в следовании старым обрядам было связано с тем, что на второй день Рождества она принимала в монастыре старообрядцев иеромонаха Паисия и начетчика Ясмаева из села Верхний Березник. При этой встрече монастырские певчие спели праздничный задостойник, а старообрядцы его же – по-своему.
Возможно, прием игуменьей старообрядческого священника был связан с тем, что большинство жителей Мезенского уезда, где находился Ущельский монастырь, было старообрядцами, и мать Магдалина была заинтересована в мирных взаимоотношениях с ними. Также получило объяснение и то, почему игуменья Магдалина действительно играла в карты. По ее словам, после пережитого ею стресса, связанного с тяжелой болезнью ее сестры, монахини Нины, и необходимостью ухода за ней, местный фельдшер Семен Огибин рекомендовал ей «быть спокойной, чем-нибудь заняться, например игрой в пешки». Но, поскольку она не знала правил этой игры, а в молодости умела играть в карты, он «посоветовал заняться игрою в невинную игру дурака». Игрой в карты игуменья, по ее словам, занималась в ночное время вместе с послушницами Мариной Ивановой и Анной Эдельштейн (с казначеей и благочинной монастыря), когда исполняла функции сиделки при парализованной сестре. Это объяснение удовлетворило консисторию.
Однако расследованием было подтверждено грубое отношение игуменьи к рядовым сестрам. Так, послушница Серафима Мехреньгина показала, что игуменья «сестер бранит матерными словами, …в трапезу не ходит, пищу имеет особую», тогда как рядовым сестрам дают скудную и некачественную пищу, нередко с тараканами. Послушница Мария Высоких призналась: «Мать Магдалина на нас иногда кричит, в келиях у нас не совсем бывает тепло, …в трапезу игуменья не ходит, нашей пищи не ест».
Монастырских работниц игуменья называла дурами и зырянками, хотя, по заключению следствия, матерной брани в отношении их все-таки не допускала. Из тринадцати опрошенных послушниц только одна заявила, что вполне довольна монастырскими порядками. В итоге консистория постановила обвинения в адрес игуменьи Магдалины «признать в большинстве случаев ложными», однако игуменье было предписано усилить дисциплину в монастыре.
Вероятнее всего, игуменья не последовала этому совету, и смута в монастыре продолжалась. На это указывают отрицательные характеристики, данные в 1917 году игуменьей Магдалиной тем самым послушницам Марине Ивановой и Анне Эдельштейн, с которыми она год назад по-дружески играла в карты. Так, в послужных списках 1917 года Анна Эдельштейн характеризовалась как «к физическому труду не способная, начальницей тоже не способная», а Марина Иванова как «начальницей не способная, гордая и дерзкая».