Тайны мужского и женского в художественных интуициях Н.В. Гоголя

«Яичница. Неприятнее всего, когда в такую погоду сидишь один. Женатому человеку совсем другое дело – не скучно; а если в одиночестве – так это просто…

Жевакин. О, смерть, совершенная смерть!..

Кочкарев. Какое! Просто терзанье! жизни не будешь рад; не приведи бог испытать такое положение» (1, V, с. 33).

В этот момент все претенденты являют общий «подвал» своей души – страх зрелого мужчины жить одному, в состоянии неизбывной скуки. В этом они все уподобляются Подколесину, даже Кочкарев. В результате все шестеро (включая непришедшего Пантелеева) становятся отдаленно похожи на шестерых детей Подколесина, которых напророчил ему женатый приятель.

Но тут же над этим общим «погребом» мужской души возникает подобие многоэтажного строения с весьма разнообразными «надстройками». Яичница спрашивает о том, в какой службе, по мнению Агафьи Тихоновны, прилично быть мужу. Жевакин предлагает того, кто знаком с морскими бурями. Кочкарев подчеркивает способность своего протеже в одиночку управлять департаментом. А Анучкин превозносит свое умение «ценить обхождение высшего общества».

В таком «перечне» без труда опознается некий коллективный мужской гендер. Но представленный женщине, он тут же начинает диктовать ей выбор. Все сразу она иметь не может, должна выбрать только один из предложенных «этажей»:

«Яичница. Сударыня, разрешите вы!

Агафья Тихоновна молчит…»

В ситуации предложенного выбора столь решительная в своих пристрастиях Агафья Тихоновна не просто колеблется. Она хочет сохранить все качества мужского гендера, явившегося ей. Ее знаменитый монолог в начале второго действия – явное свидетельство этому. «Уж как трудно решиться, так просто рассказать нельзя, как трудно! Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазарыча, да, пожалуй, прибавить к этому дородности Ивана Павловича – я бы тотчас же решилась. А теперь поди подумай!..» (1, V, с. 37).

Ее странная «мозаика» из внешних примет женихов отдаленно напоминает раскладывание пасьянса. Не случайно появление Агафьи Тихоновны в явлении Х11 первого действия началось с гадания на картах. Теперь она тоже отчасти «гадает», поскольку пасьянс переходит в вытягивание жребия (имена на бумажках). Но и в этом случае рука ее вынимает всех сразу. Так формируется одно из скрытых значений образа Агафьи Тихоновны: «подвал» ее интуиции, ее женская натура не терпит разделения и выбора. Ей нужен некий идеальный мужчина, соединяющий все достоинства претендентов. Это и есть подлинная суть женского гендера, которую невозможно объяснить и понять. Не случайно Агафья Тихоновна, нарезая билетики, говорит: «Такое несчастное положение девицы, особливо еще влюбленной. Из мужчин никто не войдет в это, и даже просто не хотят понять этого» (1, V, с. 37).

Контраст с мужским отношением к женщине подчеркнут предшествующей сценой, завершающей первое действие. После ухода Агафьи Тихоновны женихи-претенденты буквально «раздробили» ее образ. Они заспорили из-за ее внешности (хороша – нет, нос велик), обсудили, нужен ли невесте французский (Анучкин, Жевакин), Яичница еще раз собирается «обсмотреть» недвижимость. То есть женский образ дробится в «зеркалах» мужских ожиданий последствий от женитьбы. Женщина же, напротив, как цельное зеркало стремится собрать мужской образ из «кусочков», фрагментов, добиваясь совершенства, идеала.

Так возвращается мотив противостояния двух зеркал – отражающего реальность и приукрашивающего ее, подобно зеркалу из английского магазина. Только теперь к этому мотиву добавляется еще несколько: мотив подвала (мужского и женского гендеров), мотив карточного пасьянса, мотив соперничества и в то же время единства мужчин, подобно детям одного отца…

Но оттенки значений гендеров (женского и мужского) не только наслаиваются друг на друга в начале второго действия. Основной способ их развития – своеобразное «перетасовывание», подобно карточной колоде. В этом плане автор сам уподобляется Агафье Тихоновне, нарезавшей «билетики» и написавшей на них имена претендентов. «(Кладет билетики в ридикуль и мешает их рукою.) Страшно… Ах, если бы бог дал, чтобы вынулся Никанор Иванович. Нет, отчего же он? Лучше ж Иван Кузьмич. Отчего же Иван Кузьмич? чем же худы те, другие?.. Нет, нет, не хочу… Какой выберется, такой пусть и будет. (Шарит рукою в ридикуле и вынимает вместо одного все.) Ух! все! все вынулись!… Ах, если бы вынуть Балтазара… Что я!.. хотела сказать Никанора Ивановича… нет, не хочу, не хочу. Кого прикажет судьба!» (1, V, с. 37).