Тайны Нью-Йорка

Майкл и Джимми оказались достойными своего учителя.

Кломп самодовольно улыбался…

9 МЕЖДУ ЖИЗНЬЮ И СМЕРТЬЮ

Тревожно и темно в комнате Антонии Бартон. Бледная женщина лежит в постели и почти не воспринимает происходящего вокруг нее. Она ждет расплаты. Лонгсворд сдержал слово. Он отказал Бартону в своем содействии. Теперь слово за Бартоном.

Антония закрывает глаза, и из-под ее длинных ресниц текут горькие слезы. Она чувствует, содрогаясь от ужаса, как ребенок шевелится у нее под сердцем…

Неожиданно дверь распахивается.

Бартон мерным шагом подходит к этому ложу страданий.

— Сударыня, — говорит он своим холодным тоном, — я решил, что событие не должно произойти здесь. Карета ждет у подъезда. Вас отвезут в дом, принадлежащий одному из моих друзей. Будьте уверены, что там уход за вами будет отличный…

Антония поняла, что страшная минута наступила…

Она поднимает на него полные слез глаза.

— Скажите, — говорит она тихо, — что вы решили?

Он криво усмехается.

— Вы ведь скоро будете готовы, не так ли?

Тогда она встает, бледная и такая слабая, что едва может держаться на ногах, так они трясутся. Она чувствует себя во власти этого человека и лелеет слабую надежду на то, что он оценит ее покорность. Она быстро собрала необходимые вещи и тихо сказала:

— Я готова.

Бартон идет впереди. Он не предлагает ей руки, и нет ни одного лакея, чтоб поддержать ее, так что она хватается то за мебель, то за стены, чтоб не упасть. Муж ничего не видит и не хочет видеть. Что ему за дело, что она страдает, едва волочит ноги? Разве он не ощущает злобной радости, видя эти страдания? Они ведь часть его мщения… Взглянув на него, можно было подумать, что это палач идет перед осужденным на смерть и не поворачивается даже назад, вполне уверенный, что за ним следуют совершенно покорно.

Слуги отсутствуют. Бартон сам отворяет ей дверь. Ночь… Антония выходит на улицу. Здесь стоит человек, одетый во все черное. Она не может различить его лицо в темноте. Он предлагает ей руку. Она качает головой, а затем оборачивается в последний раз, чтоб взглянуть на дом, который покидает, может быть, навсегда; этот дом, в который она вошла беззаботной и почти радостной и из которого теперь выходит в отчаянии и ужасе… Может быть, она хотела еще раз обратиться к своему судье с мольбой о пощаде, но тяжелая дверь закрылась… Антония одна с незнакомцем. Минутой позже она сидит в карете. Незнакомец сидит напротив и молчит…

Щелкает кнут. Карета трогается.

Антония не произносит ни слова.

А с кем, впрочем говорить?.. Кто он такой?.. Кто же иной мог согласиться послужить орудием преступления, как не один из таких же негодяев, как Бартон?

А Лонгсворд? Где Лонгсворд? Почему его нет здесь? Жив ли он? Неужели мщение Бартона уже исполнено?

Карета катится все быстрее и быстрее. И при монотонном стуке колес Антония чувствует, что мозг ее тяжелеет. Становится темно в глазах, но огромным усилием воли она сопротивляется подступающему обмороку.

Но вот карета останавливается. Дверца открывается. Холодный воздух пахнул в лицо. Где же она? Она слышит журчание. Это что-то похожее и на песню, и на стон. Это вода…

Карета остановилась на берегу, около самой пристани. Антония видит пароход в нескольких шагах…

Послушная своему провожатому, она идет по трапу. Вот она на палубе… Открывается каюта и едва успела закрыться за ней дверь, как послышался свисток, скрип винта, потом шипение пара. Черный дым взвился клубами, и пароход понесся по волнам.

Антония до того ослабела, что уже не боялась, она даже спрашивала себя, не жертва или она одного из тех страшных кошмаров, когда чувствуешь, что летишь в пропасть… И Антония боролась с этим кошмаром, пытаясь пробудиться.

Но нет, это был не сон. Она бодрствовала, потому что слышала, как свистел ветер, как волны бились о борт парохода, как работала машина; но она не сознавала только течения времени. Минуты ли это проходили, или часы? Она не знала…

А когда пароход остановился, кто-то открыл каюту и тихо сказал: «Пожалуйте, миссис!». Затем человек, весь в черном, лицо которого она не могла видеть, взял ее за руку, чтоб помочь ей привстать; она встала и пошла как во сне или как автомат, двигающийся на пружинах…

Она опять увидела черные волны, мостик; потом ее повели через какую-то местность, похожую на сад или, может быть, кладбище… Потом — звук отпирающегося замка, скрип раздвигаемой решетки, лестница, потом опять несколько дверей и наконец — комната.

Пережитые потрясения до того истощили ее силы, что она почти в беспамятстве позволила чужим рукам раздеть себя, потом упала на кровать, белые занавески которой казались ей саваном, и повернула голову к стене, как бы готовясь умереть.