Тайны ночных улиц

Даше не помнила его лицо. Кажется, она всё время сидела, зажмурившись, и сейчас ей нестерпимо захотелось увидеть его глаза – что в них было в ТОТ момент. Она приблизилась, стараясь не шуметь и не привлекать внимание, боясь, что и эта парочка повернёт к ней свои неживые фарфоровые лица без глаз.

Тонкий бело-лунный луч скользнул по плечам Истомина, осветив на миг пушистые волосы его спутницы, собранные в высокий хвост.

Стоп.

У неё не такая причёска была. И волосы у неё не вьются.

Дыхание замерло.

Округлив глаза, не веря им, не веря самой себе, она приблизилась ещё на шаг.

Из-за Истоминского плеча выглянуло бледное лицо. Взгляд в упор сухой и колкий.

– Машка! – в ужасе отшатнулась она, узнав подругу. – Как ты могла! Машка! Ты же знала, что я его люблю!!! Ты же всё знала.

Афанасьева отпрянула от кавалера, легко отодвинув его в сторону. Облизнув припухшие от поцелуев губы, она оправила блузку, разгладив белоснежные рюши, отдёрнула юбку. Повела бровью, и Истомин послушно подставил широкую ладонь, чтобы помочь ей спуститься с подоконника.

– Ненавижу, – коротко прошептала Дарья, делая шаг назад.

Машка и Истомин одинаково зло ухмыльнулись:

– Да кому это интересно?

– Ненавижу, – повторила как приговор Дарья, выбегая из комнаты в затхлые трущобы коридора.

Не оглядываясь, она мчалась вперёд, смазывая с окровавленных щёк сухие солёные слёзы, и задыхаясь.

Злоба горячей испепеляющей волной накрывала её, всё глубже унося сознание.

В глубине мелькнула тень – неясное сочетание света и тьмы проскользнуло через проход из одного тёмного провала в другой.

Она скорее почувствовала, чем увидела в чернильной темноте ближайшего дверного проёма быстрое движение. Зрение выхватило из мрака светлые глаза, Машкино лицо, неестественно белое, всё в мелкой паутине сизых, как на старой эмалированной керамике, трещин.

– Ненавижу! – надрывно заорала Синицына, узнавая.

Машкины почерневшие губы сложились в кривой и равнодушной усмешке. Холодная рука схватила за шиворот и, резко потянув на себя, с силой ударила об острый угол косяка.

Перед глазами вспыхнул, многократно отражаясь, сине-зеленый, ослепительно яркий круг, и тут же погас.

Последнее, что почувствовала Дарья, падая, это острые когти, немилосердно вцепившиеся в её плечи и потянувшие её тело по пыльному, покрытому стеклянным песком полу.

***

Дарья приходила в себя медленно и мучительно.

Сквозь тугую пелену обморока, звон в ушах, она слышала завывание метели, ощущала сырость и грязь помещения, в котором находилась. Руки, насквозь исколотые и изрезанные, кровоточили и зудели.

А рядом, в метре от неё, она непрестанно чувствовало чьё-то присутствие: короткий смешок, бормотание, хруст стекла под чьими-то ногами.

– Что, не сдохла ещё? – сильный пинок под рёбра мгновенно привёл в чувство.

Маша, неестественно бледная, с посиневшими губами, низко склонилась над подругой.

– Что, счастлива? – злобно прошипела та, отворачиваясь. – Победу свою празднуешь?!

Дарья огляделась. От удара о косяк очки треснули, но в целом толстая оправа оказалась неожиданно крепкой. Даже сквозь треснувшее стекло, девушка поняла, что снова оказалась в спальне, между трюмо и завалившейся на бок и рамой напольного зеркала. Только вместо аккуратного уюта – обшарпанные стены в лохмотьях истерзанных временем обоев.

Афанасьева отошла от неё к пустой раме, из которой, словно хищные зубы, торчали острые осколки. Она их внимательно, по-хозяйски, оглядывала, некоторые, чем-то привлекавшие её внимание, осторожно вытаскивала и складывала аккуратной стопкой.

Дарья подскочила. Голова кружилась. От нестерпимой вони тошнило.

– Афанасьева, как ты могла? – Закричала. Машка только хихикнула. – Чего ты ржёшь?!

Подруга коротко на неё глянула сквозь зияющую пустотой деревянную раму, наклонила голову, неуклюже, по-кукольному, положив её на плечо:

– Ты лучше не обо мне думай, а о себе. Ведь ты сейчас умрёшь.

Дарья поправила очки. Трещина на стекле мешала ориентироваться, разделяя пространство неловкой тёмной полосой.

– С чего бы это? Или ты меня решила убить? – Дарья расправила плечи.

И одним молниеносным выпадом она схватила Афанасьеву за рукав, встряхнула и резко потянула к себе.

Тщедушная, никогда не отличавшаяся спортивными достижениями Афанасьева, легко подалась вперёд, и, вывернув локоть, резко обрушила его на Дарью, точно ударив по запястью. Та вскрикнула и разжала пальцы.

От неожиданности Синицына качнулась и с визгом повалилась на усыпанный зеркальной крошкой пол. Мария не дала ей упасть. С ловкостью кошки она перехватила подругу за плечи, одним мощным движением подняв с пола и приблизив к себе испуганное лицо:

– Не смей… Не смей ко мне прикасаться, – шипела она.

Находясь так близко от неё, Дарья чувствовала её тяжёлое дыхание, непривычно едкий запах пота, видела расширенные зрачки, тёмные и ничего не выражающие. Неведомая прежде решимость накрыла её волной. Руки перестали дрожать, сердце – судорожно, из последних сил биться. Она прошептала:

– Ошибаешься. Это ты сейчас сдохнешь, как собака.