Тайны острова Пасхи

Солнце, поднявшееся наконец над хребтом, озарило мрачный пейзаж: голые прогалины, небольшие холмики без признака зелени. Все кругом черно или серо. Как будто огонь иссушил эту землю. Там и сям, среди естественных пригорков между утесами и берегом, подымались, точно неизменные и суровые стражи этого странного замка, гигантские черные скалы с человеческими контурами: статуи.

На пустынном прибрежном песке, где тихо ложились волны, не было заметно никакого движения.

* * *

По мере того как берег все более и более вырисовывался перед нашими шлюпками, которые везли нас с корабля, черные статуи, казалось, росли над нами, огромные и суровые. Глубокие глазные впадины, тусклые каменные взгляды, бесстрастно взиравшие когда-то на гибель целого материка, нависли теперь над головами вновь прибывших людей; на огромных каменных лицах ― выражение сурового презрения к пигмеям, которые в своем надменном безумии хотят похитить фантастическую тайну у несуществующего уже мира.

Киль шлюпок заскреб по песку. Канаки-матросы, подымая брызги воды своими бронзовыми ногами, перенесли нас на берег и снова вернулись к лодкам выгружать многочисленные ящики. Вокруг царило безмолвное молчание.

― Ну что же, господа, ― весело сказал нам Кодр, ― успокоились ли вы после ваших вчерашних опасений?

Но в действительности он не менее нас был изумлен этим молчанием и полным отсутствием какого бы то ни было указания на живущих здесь людей, так что был очень озабочен: что делать со всеми этими ящиками? Но он старался быть непроницаемым, и в этом была его сила. Корлевен стал бродить вокруг лежавшей на боку шлюпки; мы последовали за ним. Это была очень старая лодка, уже вышедшей из употребления формы, с широкими боками и приподнятым носом, хорошо защищавшим от морских волн; последовательные слои смолы, дегтя и краски, которыми она была покрыта, одевали ее толстой корой, кое-где исцарапанной и покрытой плешинами. Кузов ее в разных местах был заплатан металлическими листами, прибитыми и проконопаченными паклей со смолой; можно было подумать, что листы эти были вырезаны из каких-нибудь больших жестянок из-под консервов.

― Черт возьми! Не новое же это сооружение! ― сказал Корлевен, показывая нам на кормовую доску, на которой можно было скорее угадать, чем прочесть вырезанную в дереве надпись, уже наполовину заполненную краской. Флогерг разобрал:

КАРОЛИНА

С. СЕРВАН

1865

― Это превосходит все остальное! ― воскликнул Корлевен. ― Лодка из Бретани! Не мало месяцев прошло с той поры, как корабль ее покинул порт, знаменем которого является башня Солидора. Бедное суденышко! Кто бы мог предсказать мне, что в двенадцати тысячах километров от моей родины я найду рожденный ею кусок дерева!

Голубые глаза его смягчились при виде этого старого кузова.

― Но где же, ― снова заговорил он, ― прячется наш командир гавани, наш лоцман, наш переводчик, явившийся к нам сегодня ночью? Не во сне же видели мы его, черт возьми! Лодка эта является достаточным доказательством.

― Я полагаю, ― флегматично заметил Гартог, ― что забавные дела вновь начнут совершаться, потому что вот этот господин...

Какой-то человек, не торопясь, мерными шагами спускался к берегу. Он был одет в хаки. Голые ноги были обуты в изношенные туфли, из дыр которых около носка торчал большой палец. На голове была старая морская фуражка с выцветшими в течение лет черными шелковыми галунами, с металлической позеленевшей кокардой. На обшлагах рукавов виднелись широкие золотые галуны, ярко отчищенные. Курчавые седоватые волосы обрамляли темное лицо, толстогубый рот, приплюснутый нос, черные как уголь глаза; широкие симметрические шрамы шли по его лицу параллельными полосами. Кроме того, в ушах он носил тяжелые раковины, и это было последним штрихом, обрисовывающим его по меньшей мере неожиданную физиономию, которой он, впрочем, казался вполне довольным.

Он лениво подошел к нашей группе и, став перед нами, заложил обе руки в карманы и произнес на неопределенном диалекте следующие мало вразумительные слова:

― Га! Га!..

И это было все. Заметивший его Кодр бросил свой багаж и поспешил к нему на своих кривых ножках.

Очутившись лицом к лицу, эти столь несходные существа с интересом оглядели друг друга; черное лицо осветилось улыбкой, показавшей два ряда белых зубов.

― Здравствуй! ― любезно сказал он.

― Здравствуй! ― любезно ответил старый ученый.

― Сигаретку?.. ― спросил туземец.

― Нет... сигару, ― ответил Кодр, протягивая ему великолепную гавану.

Откровенная радость блеснула на темном лице. Черный осторожно снял с сигары бумажное кольцо, надел его на свой палец, посмотрел на него; потом он понюхал коричневую цилиндрическую сигару, потрещал ею около своего уха с видом знатока, и, наконец, тщательно разломав сигару на три куска, положил один из них в рот и с наслаждением стал жевать.

― Великолепная! ― удостоил он оценить ее.